Читать книгу - "Зеркало воды - Софья Ролдугина"

– О, мерси! Ваш фасон мне гораздо сильнее импонирует, драгоценная моя Марти, эта черно-красная шашечка, и дивные, дивные плетеные шнуры, и кайма! Я так жалею, что будучи в двенадцатилетнем возрасте с родителями в Галерее Лафает, они отказали мне в таком платье!

Медленно прошуршали подолы, дамы миновали высокие двери библиотеки.

Неслышной тенью Фаня последовал за ними. Вдруг он замер, прислушиваясь.

Речь зашла о нем:

– А Фаня-то ваш… – вздохнула Мартишия-четвертая. – Милая Игни, мы все, вся наша семья… так переживаем за него!

– Отчего бы вдруг, драгоценная Марти?

– Голубушка! Такой он у вас румяненький, скоренький! Так и носится, так и скачет. Эдакий, Тьма помилуй, живчик… Зубки-το растут у него?

– Растут, – холодно ответила Игнесса. – С этим все в порядке.

– А летать вы с ним пробовали?

Игнесса промолчала.

– А он у вас как уже – обращается? У кузена Мики детки уже вовсю, я видала, такими знаете, черными вервольфами. Вот, что значит, анкилонская школа шаманская! Хотя они, говорят, по-русски не очень. Даже учителя в лицее жалуются. Я тут недавно с их матерью болтала. А вы же знаете ее – Айталына. Ох! Ни слова в простоте! Фотомодель, эдакая принцесса, держится так – мрачно, знаете, с достоинством. Неудивительно, в общем, что Мика на нее запал. У него же и у самого матушка из тех краев, дочка секретаря обкома Анкилонской А-эс-эс-эр, они с Патриком познакомились, когда он у них на Высших шаманских курсах по обмену практику проходил, поэтому Мика, можно сказать, и сам наполовину анкилон. Как сейчас помню матушку его, Туярыма… Да-а, такая, знаете, породистая женщина была.

Игнесса молчала. Воздух в коридоре наполнялся отчетливым привкусом электричества.

– Иногда так посмотришь на вашего Фанечку, – щебетала Мартишия, возвращаясь к волнующей теме. – Такой он у вас маленький, розовенький… Простите за прямоту, так вот прямо хочется сказать, Нормальный…

В воздухе затрещали искры, запахло озоном.

Мартишия, очевидно, это почувствовала, потому что с некоторой поспешностью добавила:

– Впрочем, вам видней, милая Игни! Вы мать. Чего это я хлопочу, своих-то у меня нет пока. И когда будут…? Так, небось, и прохожу в девках еще лет триста!

И нарочито громко засмеялась, как бы подчеркивая немыслимую смехотворность такого предположения.

Фанина матушка хрипловато хохотнула в ответ. Атмосфера несколько разрядилась. Ведьмы скрылись за поворотом коридора, шурша по паркету фестонами подолов.

А Фаня стоял, как громом пораженный, пытался собраться с мыслями.

Так вот как он выглядит, оказывается, в глазах взрослых! Как это она сказала, «нормальный»? Чтобы значило это странное, неприятное слово?

Уж не болен ли я, испугался Фаня, поспешно прижимая ко лбу ладонь.

Не зная, как справиться с накатившим вдруг смутным волнением, стремительной тенью, отчаянным капитаном ваймсом, побежал по гулким коридорам, искать бабушку.

Бабушка Гри (в девичестве Гризелла фон Гармарис) царила на кухне. Бабушка повелевала!

Как полководец на поле брани, средь паровых клубов, вырывающихся из-под крышек, средь яростного печного жара, средь грохота и звона посуды, возвышалась она, с половником-скипетром в одной руке, с полотенцем-знаменем в другой.

Вокруг метались, как адъютанты на взмыленных конях, сестры-племянницы-тетки…

По правую руку от бабушки Гри стоял, едва не задевая затылком потолок и молчаливо ожидая указаний, Зверила, отставной гомунькулюс, садовник и повар, служивший стольким поколениям Ичеткиных, что все уже позабыли, сколько же ему на самом деле лет. Сам он на эту тему не распространялся и вообще был неразговорчив, ограничиваясь, в основном, тремя словами «хы-ы-а» (да), «ы-ы-ых» (нет) и «ы-ы-ы-у-у» (доброй ночи!).

Фаня понял, что бабушке некогда теперь выслушивать его вопросы, и вместо того, чтобы поделиться с ней своим волнением, спросил, чем может помочь.

Поводя скипетром-половником, бабушка Гри велела взять с третьей сверху полки, из второго от входа шкафа, специальную банку, и идти с ней в ближний лес, собирать пауков и поганки для будущего соуса.

Выбежав из кухни с банкой под мышкой, Фаня увидел за столом в малой гостиной прадеда Стешу и дядю Мику, сына Патрика Ичеткина. Но главное – папу! С ними был Фанин папа, только что приехавший из Москвы, с важных переговоров, касающихся экспортных поставок отрицательно заряженного напатума.

Страшно обрадовавшись, Фаня бросился к нему с объятиями, на которые отец, Траня-младший, отвечал мужественным похлопыванием сына по спине и своей очаровательной улыбкой. Фаня всегда восхищался тонкостью и изяществом папиных клыков, даже немного ему завидовал.

– Ичеткин! – кивнул на Фаню прадед Стеша, адресуясь к его отцу и дяде.

– Иче-еткин! – согласились Мика и Траня-младший.

Траню-младшего, сперва пошедшего по отцовским стопам – в визионеры, а затем сменившего это почетную ипостась на бизнес, и Мику, унаследовавшего от матери крутые анкилонские скулы и необыкновенно выразительный взгляд чуть раскосых глаз, державшего элитную артефактную лавку в Замоскворечье, старшие иронически называли «Упыриным поколением» (по названию одноименной Теневой пьесы Трани-старшего), имея в виду их стремительный карьерный рост после устроенных вампирами Второго Мятежа и роспуска Совета, и связанные с этим ростом нарочито светский образ жизни и показное потребительство.

Перед Стешей стояла громадная бутыль, заполненная темной, густо-баклажанного оттенка жидкостью. Это Черноплодовка, знаменитая домашняя настойка на черноплодке, царской водке и волчьей ягоде, рецепт которой оставил основатель рода Горынчин. Прадед угощал ей внуков.

Фане тоже предложили стакан. Попробовал, скривился – кислая, горькая, жжется! Мужчины необидно засмеялись. Фаню потрепали по плечу, погладили по вихрам. Спросив о назначении банки, велели идти, куда отправила бабушка.

По дороге к задней калитке, выходящей к пологому обрыву и лесу, Фаня не удержался и заглянул через соседский забор. Привлекло странное змеиное шипение, доносившееся оттуда.

Оказалось, сосед Клюква, в мятых форменных бриджах и выцветшей гавайке, поливал из садового шланга свою черную бмв-семерку, маслянисто блестящую в лунном свете.

Клюква, суприм-архонт вампирской Внутренней Стражи, некоторое время командовавший спецбатальоном «Цепеш» и, по слухам, лицо, приближенное к самому Князю, среди Ичеткиных подвергался постоянным заочным насмешкам как выразитель всех тех тенденций, что противостояли патриархальному укладу Смородовой горки.

Кроме того, он состоял в отдаленном родстве с одной из Запрятовских ветвей фамильного древа, а Фаниной матушке приходился мужем ее сводной сестры, иначе говоря, зятем (или шурином?). Игнесса, впрочем, со сводной сестрой находилась в состоянии прохладного нейтралитета, считая ее самозванкой.