Читать книгу - "Такое разное будущее - Станислав Лем"

До сих пор я смотрел на север, в сторону перевала. Повернувшись к югу, я увидел пепельный, мигающий отблеск. Сначала я подумал, что это мне показалось, но потом удалось различить вершины гор на сером, неясном фоне. Там был какой-то свет, но настолько слабый, что, поглядев на него какое-то время, я стал сомневаться, действительно ли вижу что-нибудь. Пришлось закрыть глаза. А когда я снова открыл их, то убедился, что это не ошибка, что там действительно тлеет какой-то очень слабый, но все же настоящий свет.

Я вернулся внутрь ракеты, оставил скафандр в шлюзовой и спустился в нижний коридор. Красного света над кабиной «Маракса» уже не было. Я приоткрыл дверь. Возле пульта, похожего очертаниями на колокол, стояли подвезенные на тележке аппараты. Это были каскадные усилители и обыкновенный громкоговоритель. В кабине находилось четверо ученых. Физик, согнувшись, сидел у аппарата; астроном сидел несколько поодаль, спиной ко мне, в такой позе, словно рассматривал что-то в темноте между приоткрытыми изолирующими стенками «Маракса». Чандрасекар стоял в углу. Рядом с ним, закрыв руками лицо, облокотился на трубы конструкции Райнер.

Все молчали. Тишина эта показалась мне такой странной, что я не решался нарушить ее. Лао Цзу первый заметил меня и пошевельнулся; Арсеньев поднял голову и, мигая, словно ослепленный, спросил:

– Это вы?

Я все еще стоял в дверях.

– Войдите, – сказал Арсеньев.

Мне показалось, что китаец смотрит на меня как-то особенно, но это был только отблеск света в его очках.

– Вам удалось?.. Вы что-то открыли? Что? – спросил я.

Лао Цзу покачал головой:

– Нет, но профессор Чандрасекар сделал один опыт… один эксперимент, который дал странные результаты.

Он произнес это так тихо, что по телу у меня пробежали мурашки.

– Что это значит?

– Можно еще раз? – спросил китаец.

Никто не ответил. Тогда он повернул ручку усилителя на тележке. Раздался глухой шум, потрескивание, потом неприятный, резко снижающийся свист. И вдруг из рупора полилась мелодия – мрачная, напряженная, стремительная и полная смятения. Она не вызывала ужаса, ибо сама была ужасом; он был в ней, как в огромных скелетах юрских ящеров, застывших в чудовищных судорогах, когда их залил поток расплавленной лавы и навеки оставил в позе, полной несказанных мук и страха. Эта мелодия была как огромные кости, которые, перестав быть позвонками и ребрами, уже не принадлежат живому существу, но еще не превратились в известковую скалу, не стали частью мертвого мира. Как они, она была страшна, отвратительна и в то же время близка. Я хотел крикнуть: «Довольно, довольно, остановите!» – но не мог раскрыть рта и слушал, пораженный, словно мне довелось через стекло в оцепенении наблюдать за конвульсиями обитателя бездны, странного и непонятного чудовища, о котором я не знаю ничего, кроме того, что оно умирает.

Нестройный хор еще раз прогремел и утих. Теперь слышалось только равномерное шуршание токов.

Я молчал. Молчали все. Только где-то внизу слышался легкий шорох работающего механизма. Я долго не решался, но все же спросил:

– Что это было?

– Так звучит кристалл одного из этих приборчиков, – произнес Чандрасекар и, подойдя к аппарату, вынул из держателей металлический кусочек. – Мне пришла мысль превратить электрические колебания в звуковые. Мы совершенно не знаем, таково ли действительно предназначение этого странного прибора. То, что в переводе на звуковые частоты колебания прозвучали как музыка, может быть чистой случайностью.

– А другие? – спросил я, указывая на рассыпанные серебряные зернышки.

– Ничего, хаос звуков, раздирающий уши, – ответил математик. – Я сам не знаю, почему это сделал, – прибавил он, помолчав. – Не думаю, чтобы это была музыка, чтобы они тоже…

– Что с тобой, Лао? – спросил Арсеньев.

Физик встал и поднял голову с таким выражением, словно вглядывался в отдаленный свет. Он не слышал вопроса Арсеньева и, медленно наклонив голову, несколько раз коснулся пальцами стеклянной доски аппарата, словно поглаживая ее. Потом обратился к Райнеру:

– Доктор, давно ли, по-вашему, существует на берегу эта железная глыба? Вы делали анализы?

– Да, делал еще перед нашим злосчастным полетом. Принимая во внимание низкий процент кислорода в воздухе… Хотя, с другой стороны, присутствие воды должно действовать каталитически… Я думаю, что железо существует в такой форме лет сто пятьдесят, ну, скажем, даже сто шестьдесят.

– А может быть… девяносто?

– Едва ли. Разве в том случае, если температура была гораздо выше. А о чем вы думаете, профессор?

– Если температура была гораздо выше, – повторил китаец очень медленно и снова сел.

– Вы думаете… – обратился к нему Райнер, но Арсеньев жестом остановил его:

– Не мешайте ему. Он сейчас нас не слышит.

Эта история произвела на меня такое сильное впечатление, что я забыл о далеком отсвете, который видел во мраке, когда стоял на палубе. Наутро и в последующие дни небо мерцало тихими электрическими разрядами и далекого отблеска уже не было видно.