Читать книгу - "Роботы Апокалипсиса - Дэниел Уилсон"

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217

Сначала мне казалось, что Нолан пострадал не очень сильно.

Мы добрались до города, а потом, когда забежали за угол, что-то взорвалось, и Нолан упал, но сразу же поднялся. Взявшись за руки, мы бежали быстро-быстро, как я и обещала маме, — бежали до тех пор, пока не оказались в безопасности.

Только позднее, когда мы перешли на шаг, я заметила, какой Нолан бледный, а потом увидела, что из спины у него торчат крошечные кусочки металла. И вот он стоит передо мной, дрожа, как осиновый лист.

— Все в порядке, Нолан? — спрашиваю.

— Да. Спина болит.

Он такой храбрый малыш, что аж плакать хочется. Но плакать я уже не могу.

Машины в лагере «Скар» сделали мне больно. Забрали мои глаза — а взамен подарили новые, и теперь я вижу больше, чем раньше. Вибрации земли вспыхивают, словно круги на воде. Я вижу тепловые следы шин на дороге. Но мое самое любимое занятие — следить за тем, как небо пересекают ленты света — это лучи, с помощью которых машины общаются друг с другом. Если как следует прищуриться, можно даже понять, что они говорят.

Людей разглядеть сложнее.

Своего брата Нолана я уже не вижу — замечаю только тепло его дыхания и лицевых мышц и то, как он старается не смотреть мне в лицо. Это не важно — я все равно старшая сестра Нолана, нормальные у меня глаза, искусственные или щупальца. Я перепугалась, когда впервые посмотрела сквозь его кожу — наверное, он испытывает то же самое, когда видит мои новые глаза. Я все понимаю и не обижаюсь.

Мама верно сказала: Нолан — мой единственный брат и другого у меня не будет.

Убежав из лагеря «Скар», мы с Ноланом увидели высокие здания и пошли к ним, думая, что найдем людей. Но там никого не оказалось — если там и были люди, то, наверное, прятались. Почти все здания были разрушены, на улицах валялись чемоданы, бегали стаи собак, а иногда мы находили тела мертвых людей. В городе произошло что-то плохое.

Плохое произошло повсюду.

Чем ближе мы подходили к самым высоким зданиям, тем сильнее я чувствовала их — машины, которые прятались в темноте или бегали по улицам, выискивая людей. Над головой пролетали полоски света: машины разговаривали.

Некоторые огни мигали регулярно, через пару минут или секунд. Это машины, которые сидят в засаде, общаются со своими начальниками. «Я все еще здесь, — говорят они. — Я жду».

Я их ненавижу. Они строят ловушки и ждут, когда в них попадет человек. Так нечестно — ведь робот может просто сидеть и ждать, когда представится случай сделать людям больно. И ждать он может вечно.

Нолан ранен, и нам срочно нужна помощь. Ловушки и бродячих роботов я обхожу, но беда в том, что новые глаза показывают мне не все. Я вижу только машины, а не людей.

А не видеть людей — опасно.

Тот путь казался безопасным — ни переговоров машин, ни блестящих тепловых следов. И вдруг из-под кирпичного здания на углу пошли маленькие круги. Но если что-то катится, волны идут медленно, а сейчас они дергались, словно в нашу сторону шел кто-то огромный.

— Здесь нельзя оставаться, — говорю я и, обняв Нолана за плечи, веду его в какое-то здание. Мы прячемся у покрытого слоем пыли окна. Я пихаю Нолана, заставляя его сесть на пол.

— Не высовывайся. Что-то приближается.

Он кивает. Лицо у него уже совсем бледное.

Встав на колени, я прижимаюсь лицом к дыре в углу окна и замираю. Вибрации нарастают, они исходят из-под разрушенного участка мостовой. Откуда-то текут потоки электричества. По улице идет монстр, и, хочется мне этого или нет, скоро я его увижу.

Я задерживаю дыхание.

Кричит ястреб. В окне появляется длинная черная нога, но не вся, а только фут или два. Она напоминает лапу огромного насекомого — на конце у нее острый шип, а снизу колючки, похожие на снежинки. Машина холодная, но суставы конечностей разогрелись во время движения. Нога приближается, и я понимаю, что на самом деле она гораздо больше, чем кажется — просто сейчас она свернута, словно пружина, однако готова разжаться и нанести удар. И почему-то нога парит в воздухе.

Затем появляются теплые руки человека — чернокожей женщины в серых лохмотьях и защитных очках. К «ноге»-пружине приделана самодельная ручка, и женщина держит «ногу», словно винтовку. Другой конец «ноги» блестящий, оплавленный — ее отрезали от большой ходячей машины. Женщина идет, не замечая меня.

Нолан тихо кашляет.

Женщина разворачивается и, инстинктивно направив «ногу» на окно, нажимает на курок. «Нога»-пружина разжимается и летит вперед. Шип разбивает стекло, усеивая все осколками. «Нога» снова складывается, по пути вырывая кусок оконной рамы. Отпрыгнув в сторону, я, ослепленная внезапной вспышкой, падаю на спину и взвизгиваю. Нолан затыкает мне рот ладонью.

В окне появляется лицо. Подняв очки на лоб, женщина быстро засовывает голову внутрь, замечает нас с Ноланом. Кожа у женщины холодная, а вокруг головы столько света, что сквозь щеки видны все зубы.

Женщина заметила мои глаза, но не отшатнулась. Она рассматривает меня и Нолана, ухмыляясь.

— Прошу прощения, детишки, — говорит она. — Я подумала, что вы робы. Меня зовут Доун. Вы, наверное, проголодались?

* * *

Доун хорошая. Она ведет нас в подземное убежище, где прячутся люди из нью-йоркского Сопротивления. Пока что дом-тоннель пустой, но Доун говорит, что остальные сейчас занимаются разведкой, собирательством и еще каким-то «сопровождением». Я рада этому, ведь Нолан выглядит совсем неважно. Сейчас он лежит на спальном мешке в самом безопасном углу комнаты. Не уверена, может ли он еще ходить.

Здесь тепло и, похоже, безопасно, но Доун велит нам не шуметь и вести себя осторожно, ведь новые маленькие машины научились терпеливо раскапывать трещины, ориентируясь по вибрациям, а большие — охотиться на людей в тоннелях.

Слова Доун меня пугают; я оглядываю стены, покрытые закопченным кафелем, в поисках вибраций, но ничего не нахожу, о чем и сообщаю Доун. Она смотрит на меня как-то странно, правда, о моих глазах пока ничего не говорит.

Доун дает мне поиграть с ногой «жука», которая называется «иглозуб». Как я и думала, «иглозуб» был частью большой ходячей машины — «богомола». Доун говорит, что называет этого робота «ползунчик». Название меня смешит, но я быстро вспоминаю, что Нолан тяжело ранен.

Прищурившись, я заглядываю внутрь «иглозуба». Проводов в нем нет. Все части разговаривают друг с другом по радио, и при этом нога не должна думать о том, что она делает. Все детали предназначены для того, чтобы работать вместе. У ноги только одно движение, но хорошее — она умеет колоть и хватать. Это замечательно, ведь простой электрический сигнал может приказать ноге вытянуться или свернуться. Доун говорит, что нога — очень полезная штука.

«Иглозуб» дергается в руках, и я роняю его на пол. Он лежит на полу неподвижно, но стоит мне сосредоточить внимание на его суставах, «иглозуб» медленно вытягивается, словно кошка.