Читать книгу - "Иное решение - Андрей Семенов"

Однако Фортуна – дама переменчивая, и произойти может всякое. Надо предусмотреть все варианты. Поэтому Гиммлер решил сыграть свою партию в большой политике. Партию, рассчитанную на долгий срок и с прицелом на послевоенное время. У него еще не было намерения предавать Гитлера, которого он вполне искренне боготворил, которому он был обязан своим возвышением и чье доверие он старался оправдывать ежедневно и ежечасно. Но если по ходу партии возникла бы ситуация, при которой Гитлером пришлось бы пожертвовать ради выигрыша, то Гиммлер пошел бы на это не колеблясь.

Рейхсфюрер СС обладал неограниченными ресурсами, необходимыми для игры в большую политику. Ему подчинялась вся полиция в Рейхе, он имел собственную армию в виде ваффен-СС, миллионы военнопленных и заключенных работали на производствах, принадлежащих СС и под надзором СС, в конце концов, у него была неиссякаемая касса и даже фальшивые доллары и фунты стерлингов, которые в глубочайшей тайне печатались в типографиях СС, ничем не отличались от оригинальных и принимались всеми банками мира.

Он долго подбирал кандидатуру на роль помощника и посредника в этой игре. Это должен был быть человек, облеченный достаточной полнотой власти, но которого не жалко было бы при случае и сдать. Начальник РСХА Рейнхард Гейдрих казался рейхсфюреру наиболее подходящей фигурой. Помимо высокого положения внутри СС, он был протектором Чехии и Моравии, то есть фактическим правителем некогда суверенного государства. Это добавляло ему веса, однако мыслительные способности Гейдриха оставляли желать много лучшего, не было полной уверенности в том, что он не испортит всю партию.

Шеф гестапо Генрих Мюллер тоже рассматривался на роль поверенного в делах. У гестапо была своя агентура за рубежом и свои подходы к зарубежным политикам, но на Мюллера косо смотрели даже внутри СС и внутри партии. Ему до сих пор не могли простить двадцать третьего года, когда Мюллер, служивший тогда начальником криминальной полиции Мюнхена, пачками сажал нацистов. Да и сами методы работы Мюллера были чересчур прямолинейны, он всегда шел к решению проблемы самой короткой дорогой, а тут требовалась гибкость.

Поэтому Гиммлер остановил свой выбор на Шелленберге, к которому давно присматривался. Относительно моральных качеств бригаденфюрера у Гиммлера, примерного семьянина с пуританскими взглядами, никогда не было иллюзий. Он специально поставил во главе политической разведки именно Шелленберга, которому, несмотря на его молодость, можно было поручать самые щекотливые дела. Сутенеры, как правило, умеют хранить интимные тайны, если, конечно, к ним не применять специальных методов допроса.

Рейхсфюрер достал из подставки на столе зеленый карандаш, которым обычно накладывал резолюции, и стал играть с ним, перекатывая между пальцев.

– Как вы думаете, Вальтер, когда окончится эта война? – разглядывая карандаш, спросил он.

Шелленберг опешил. В его голове судорожно складывались обрывки фраз из речей Гитлера, Геббельса и передовиц «Фелькишер беобахтер».

Будто прочитав его мысли, Гиммлер продолжил:

– Только не надо официоза. Мы все верим в светлый гений фюрера и в неизбежность окончательной победы национал-социализма. Мне интересно выслушать от вас начальника политической разведки, наиболее осведомленного офицера СС, примерную, с точностью до месяца, дату наступления этой победы.

Шелленберг, не зная, куда клонит его шеф, был обескуражен. Он сделал попытку подняться с кресла, на котором сидел, но рейхсфюрер остановил его:

– Сидите, сидите, Вальтер. Итак, господин бригаденфюрер, я хочу знать точную дату нашей окончательной победы над западными плутократами и кровавыми большевиками.

Шелленберг растерялся, что бывало с ним не часто. Беседа принимала такое направление, что в случае ее неудачного исхода красавца бригаденфюрера тихо удавят в подвале. Тут нужно быть начеку и постараться угадать, куда клонит шеф. А как тут угадаешь? Слишком разный, несопоставимый уровень, в том числе и по получаемой информации. Но коль скоро рейхсфюрера интересует дата окончания войны, то, возможно, он собирается это окончание приблизить? Опять-таки это дружеское обращение: «Вальтер»…

Шелленберг решил пойти на риск.

– Я полагаю, господин рейхсфюрер, что конкретные сроки окончания войны зависят только от нас.

– Вот как? От нас с вами? Это интересно.

– Наш доблестный вермахт, люфтваффе и кригсмарине сделали все для славы Германии, доказали всему миру мощь германского оружия, военные таланты немецких генералов и храбрость немецких солдат. Теперь в дело должны вступить СС, чтобы раз и навсегда закрепить достигнутые успехи и подготовить фундамент для дальнейших побед.

– И что, по-вашему, должны сделать СС для закрепления успеха?

Следующую фразу Шелленбергу было страшно произносить. Если он ошибся в своих расчетах, то сказанное им станет его приговором.

– Я полагаю, господин рейхсфюрер, что заключение мира на почетных условиях на Западе или на Востоке не только закрепит за Германией все достигнутое за время войны, но и позволит высвободить достаточно сил для дальнейшей борьбы только на одном фронте, без ненужного распыления сил.

Рейхсфюрер никогда не задумывался над тем, красиво он поступает или нет. Морально-этическая сторона дела его, как и Шелленберга, никогда не интересовала, но в отличие от Шелленберга Гиммлер был прилежным, образцовым чиновником, нацеленным на результат. Он никогда не позволял себе и тем более своим подчиненным выходить за рамки служебных полномочий. Если достижение того или иного результата было целесообразным, то он применял для этого любые средства, не мучая себя вопросом: а хорошо ли это? Занимая высокий пост в государстве, он не нуждался в чьем-либо одобрении и не боялся осуждения своих действий.

Вот и теперь Гиммлер ничем не выдал своего отношения к услышанному, поэтому Шелленберг не смог определить, попал он в тему или нет.

– Допустим, – кивнул рейхсфюрер. – Тогда как по-вашему, с кем нам нужно заключить мир, а с кем продолжить войну?

Шелленберг понял, что угадал.

– Господин рейхсфюрер, заключение мира с русскими в границах тридцать девятого и даже сорок первого года было бы экономически выгодно Германии. Тогда мы смогли бы опять получать от русских необходимое нам сырье в практически неограниченных количествах. Это позволило бы нам сломить англичан даже при условии, что Америка открыто встанет на их сторону и решится объявить войну Германии. Принимая во внимание наши успехи на Восточном фронте, заключение мира именно с русскими представляется мне наиболее возможным. Кроме того, на восстановление своей экономики России потребуется два-три года. Сталин не будет представлять опасности для Рейха, пока не выведет промышленное производство на довоенный уровень. За этот срок мы, вне всякого сомнения, разделаемся с англичанами. Однако в целом англичане менее опасны, чем русские. Кроме того, англосаксонская раса близка к арийской. Англичане, в отличие от русских, принадлежат к европейской цивилизации. В Лондоне прекрасно понимают ту опасность, которая исходит от большевизма. Совместно с англичанами мы сможем построить оборонительный вал против Сталина на наших восточных границах. Имея Англию в качестве союзника или хотя бы при ее нейтралитете и невмешательстве в решение восточноевропейских вопросов, мы сможем уверенно продолжить натиск на Восток и планомерно проводить ариизацию захваченных восточных территорий.