Читать книгу - "Аэронавт - Петр Заспа"

– Да он же блаженный! – вступился за Мишу Стефан. – Вы его, отче, не слушайте. Он ещё тут не такое рассказывал. Слишком сурово инквизиторы с ним обошлись. Вот он рассудком и ослаб.

– Ну так приступим! – примирительно кивнул святой отец и замычал гнусавым голосом молитву: – Господь наш на небесах, на земле и море…

Но его распевание неожиданно потонуло в пронесшемся по коридору хриплом рокоте. Увлёкшись, и никого кроме себя не слыша, пел палач. Он старательно тянул фальцетом верхние ноты и, позабыв несколько строк, начал песню сначала:

– На поле танки грохотали.

Солдаты шли в последний бой!

А молодо-о-го командира.

Несли с пробитой головой…

Остановившись у приоткрытой двери камеры, он заглянул и прокашлялся в спину отцу Матиушу:

– Заканчивайте, святой отче! Колокола уже отзвонили.

– Так я уже всё! – охотно отозвался отец Матиуш, оборвав молитву на полуслове. – Примите покорно участь свою, дети мои! – продолжил он скороговоркой, перекрестив всех распятием. – Сын божий, Иезус, ждёт вас…. Димитрий, подсвети мне выход. Ну и запах тут!

Дверь лязгнула железом, и вновь наступила тишина. Возле Смородина зашуршала солома. Из темноты выполз узник и схватил Стефана за ногу.

– Я всё слышал! Я Марко Забар из Пливины! Слугой буду твоим верным, только спаси меня! Попроси генерала Казимира и за мою душу. Я слышал, как ты говорил, что генерал тебя знает.

– Да… знает, – довольно усмехнулся Стефан. – Мы с его превосходительством так венгров в Карпатах били! – Стефан азартно стукнул кулаком в земляной пол. – Так били! Да он только меня увидит, так сразу прикажет освободить! А я ещё попрошу в придачу нашивки десятника на рукава. А то! Генерал Казимир мне, считай, жизнью обязан. Мы как от конфедератов удирали, так я русским уланам сразу показал, где генерал прятался, чтобы они его первым спасали!

– Так попросишь и за меня? – с надеждой в голосе спросил Марко.

– Попрошу, – великодушно согласился Стефан. – Считай, что ты уже свободен. А за что тебя схватили?

– Так, считай – ни за что! Я на посту уснул. А наш вахмистр стащил у меня мой штуцер, а его благородию капитану Стоянову соврал, что это конфедераты его украли. Но я точно знаю, что вахмистр его потом на рынке на ведро самогонки сменял!

Стефан засмеялся и похлопал Марко по спине.

– Что ж ты сам самогону не выгнал и назад его не выменял?

– Дык, схватили меня в тот же час. А то бы точно так и сделал!

– Ничего… – Стефан вытянулся на соломе и уверенно произнёс: – генерал нас обоих заберёт. Ему солдаты нужны. Я слышал, как гвардейцы переговаривались, что он к аббату специально за солдатами приехал.

Смородин, обхватив колени, забился в отдающий сыростью, гнилью и мочой угол и начал вспоминать всё сначала: взлёт, вой двигателей, затем на голову полетели коробки и темнота. Теперь он сидит, прикованный, в промозглом подвале и слушает каких-то дезертиров какой-то непонятной войны. И ведь призраками их не назовёшь! Вон как радуются, узнав, что в соседних окопах недавно прятались. Да и разит от них, не пойми чем, очень даже натурально! А пытки до сих пор напоминают о себе ранами, отгоняя прочь сомнения в реальности происходящего.

В коридоре темницы захлопали двери, и хриплый голос Димитрия приказал:

– Выходим из камер по одному и подставляем мне руки! Если кто не понял – выбью зубы! И без фокусов. От меня ещё никто не убегал.

Оборвав смех, Стефан перекрестился и дернул Марко за цепь.

– Пошли. Нам нужно стать вначале, чтобы попасть на глаза генералу.

Он встал у двери, вытянув вперёд растопыренные пальцы. Палач клацнул ключом в замке и, увидев на пороге Стефана, хмыкнул:

– Торопишься?

– А то! Мне на фронт пора. За мной сам генерал приехал.

– Ну, ну… – многозначительно оскалился Димитрий. – Помечтай.

Но на Стефана намёки палача не произвели впечатления, и он уверенно протянул руки.

– Не тебе решать! Вяжи!

Димитрий отстегнул цепь и накинул верёвочную петлю, соединяющую в общую связку ожидающих в коридоре узников. За ним поспешил подать закованные руки Марко, затем стал Смородин. Выстроившись в длинную очередь, узники медленным шагом двинулись к выходу. В подвале с обеих сторон их охраняла стража подземелья, когда вышли во двор, то двинулись сквозь шеренги гвардейцев. Яркий солнечный свет ударил в глаза, и Миша зажмурился, не видя дороги и шагая вслед за натянувшейся верёвкой. Затем солнце скрыла тень, и он удивлённо оглянулся на широкий двор, ограждённый уходящими в небо высокими каменными стенами. Всё, что он видел до этого – комната пыток да стены темницы. И всюду царила темнота, не позволявшая рассмотреть ничего вокруг. Теперь же над головой сияло голубое небо, под ногами можно было разглядеть трещины на булыжниках брусчатки, а на затылке Стефана – спутанную с волосами солому. Посреди площади высилось монументальной глыбой очень знакомое по фильмам и книжным иллюстрациям сооружение. Деревянная рама, опутанная пеньковыми канатами, стояла на узком ложе с высокими бортами.

– Гильотина? – прошептал изумлённый Смородин, дёрнув Стефана за верёвку.

– Как ты сказал? Не… это Толстячка Берта.

Сам Стефан на гильотину не обратил никакого внимания. Вытянув шею, он смотрел поверх голов, выглядывая в столпившемся на площади народе знакомый генеральский кивер с зелёными перьями, означавшими принадлежность к пехоте.

Узников повели вокруг площади вдоль крепостных стен, сквозь охраняемый гвардейцами коридор. Зрители напирали на сцепившихся руками солдат, и тем приходилось то и дело отбиваться локтями, дабы не навалиться на бредущих медленной поступью арестантов. Но там, где шеренги заворачивались у ворот, гвардейцы стояли навытяжку, лицом к высокопоставленным гостям и с длинными винтовками в вытянутых руках. Сверкающие штыки выстроились частоколом, а сквозь них чернели гражданские цилиндры и блестели золотые кокарды военных. Генерал Казимир стоял в первом ряду и, склонившись к уху аншефа Станислава, рассказывал весёлый анекдот. Глава тайной инквизиции довольно кивал, не забывая при этом бросать внимательные взгляды по сторонам и замечая, кто и как смотрит на арестантов. Аббат Симеон застыл неподвижно на сколоченном пьедестале, зажмурив глаза и подставляя солнцу бледное лицо. Праздник Святого Влада входил в свою основную фазу, и теперь аббат превращался в главное действующее лицо. Сейчас пройдут небольшие формальности, а затем святой отец выступит с пламенной проповедью, дабы последующая казнь ни у кого не вызвала ни малейшей жалости или сомнения. На это нужно было настроиться, и аббат беззвучно шевелил губами, репетируя особо сильные фразы из Священного манускрипта.

Когда Стефан поравнялся с трибуной высоких гостей, он оттолкнул от себя закрывавших его соседей по верёвке и выкрикнул так, что обернулись даже стражники на стенах.