Читать книгу - "Игры богов. Сказание первое - Игорь Бусыгин"

Издревле сурова была земля Синеуса, омытая то ласковым, то грохочущем морем, увенчанная скалами, прорезанная каменными ухмылками фьордов… Он думал, вслушиваясь в размеренный рёв водопада, который летом дети называли Грохотун, а зимой, когда реки и речки подмерзали и он еле-еле сочился, — Писюн. И под этот рёв очень хорошо думалось и вспоминалось. Столетиями его предки пытались облагородить обсыпанную камнями землю, собирали и относили их к своим домам. Но всё равно, урожаи были скудными, запасов пищи едва хватало на несколько месяцев, спасала только охота и рыбалка. Однако иногда и этого было мало, дети умирали от голода. И тогда, несколько веков назад, после очередной голодной зимы, когда умерло около половины детей, собрались рыбаки, подумали, прикинули кое-что и отправились грабить богатых, сытых и самовлюблённых соседей.

Синеус ждал побратима, ему уже передали, что вот-вот должен появиться Олег. Летели низкие облака, и ветер тревожил седую воду залива. Откуда бы не дул здесь ветер, пахнул он солёной волной. И гостей обычно ждали с севера, с той стороны, где за устьем фьорда ворочается в своём ложе древнее море и незримо тянутся по нему дороги на запад, на юг и на восток. Но Олег должен был появиться с юга. Загадочный, терпеливый, задиристый, скучный и дерзкий, он всегда, сжав зубы, выдернет из зубов смерти, сам помрёт, но ради побратима готов идти на всё, даже на смерть.

Синеус ждал, его покрытое шрамами лицо растянулось в улыбке, вспомнилось, как Олег бил его по голове деревянным мечом, приговаривая: «Хочешь жить — защищайся». Тёмный плащ, расшитый цареградским золотом, подбитый седой волчьей шкурой, распахивало тугим, сырым ветром. Он его не поправлял, ждал и улыбался воспоминаниям, полупьяным изречениям Олега: руны сами себя режут в узоры, подобные Мировому Змею, пожирающему собственный хвост. Саги — тот же змеиный узел, ибо повесть о жизни не всегда начинается с рожденья и завершается смертью. Наша жизнь и вовсе начиналась вообще с возвращения из мёртвых. Как вода рек, озер, морей и океанов превращается в облака, а облака — в дождь, а дождь пополняет те же реки и моря, так же и мы умираем, потом опять возрождаемся, и только избранные помнят о своих прошлых жизнях.

И в это самое время проревел рог.

— Откуда ты узнал, что я у тебя появлюсь? — Олег несказанно удивился, увидев на скале Синеуса.

— Да вот, ветер нашептал.

— Опять игрушки твоих вещих норн…

— Да нет, Яга заскакивала, сама отказалась рассказывать, ей, мол, запрещено, но зато притащила с собой предсказательницу — Хильду, она всё про тебя рассказала.

Синеус замолчал, не хотелось ему рассказывать про некромантию, знал, как Олег не любит подобные развлечения, но поневоле ему вспомнилось.

* * *

Хильда стояла на холме среди круга камней перед костром, зажжённым ею у подножия кургана. На земле стоял сосуд с водою, яркое пламя придавало поверхности воды красный, или, вернее сказать, кровавый оттенок. Вокруг костра был выложен круг из кусочков коры, вырезанных в виде острия стрел, их было девять, а на каждой из них были вырезаны руны. В правой руке Хильда держала посох, ноги её босы, а талия стянута поясом, на котором тоже были изображены руны, к нему была прикреплена сумочка из медвежьего меха, украшенная серебряными пластинками.

Наступила тихая безлунная, но звёздная ночь; по небу бродили облака, как будто желающие заслонить сияние звёзд.

— Это вино для вас, охрана великого мертвеца, — проговорил она. — Пейте и своё разумейте, нас же не замечайте, мимо пролетайте, иного желайте…

Ответом была тишина. Затем, совсем рядом, послышался странный звук, словно затрепетали крыльями невидимые птицы. Хильда выпрямилась, нахмурилась и резко произнесла:

— Прочь, неприкаянные души! Хозяйка Хель на пороге!

Вновь шум — и у костра стало тихо. Скроппа, помощница Хильды, наполнила вторую чашу.

— Это вино для вас, души заложные, неприкаянные. Ищите Нифльхедь, страну девяти миров, нас же обходите, не будет вам поживы, пролетайте мимо…

Ответом был тихий стон. Скроппа вылила вино на землю. В третий раз наполнила чашу Хельга, дочка Скроппы, и осторожно поставила прямо на траву:

— Эта чаша для Тора. Пусть ему будет весло в битвах и сохранит нас от Мокрой Мороси.

Мёртвая тишина была ответом. Но вот еле заметно дрогнул холм. Испуганно заблеяли овцы. Взяв одну из них, Хильда достала жертвенный нож, одним взмахом перерезала ей горло. Кровь с лёгким шипением полилась на землю.

Всё это время Синеус не проронил ни слова, он только всё крепче сжимал свой меч. Оранжевые языки костра испуганно прижались к земле. Огромные крылья закрыли звёзды, со всех сторон надвинулась тьма, только резкие порывы ветра взлохмачивали землю кургана.

Возник крылатый силуэт, ещё более чёрный, чем затопившая ложбину ночь. Костёр напоследок вспыхнул и погас. Хильда негромко произнесла:

— Это над нами пролетел Хубин, великий ворон Одина. Отцу богов стало интересно, что здесь происходит.

Лицо Хильды приняло мрачное и дикое выражение. Она будто никого не замечала, взмахнула рукой, и огонь снова взвился к небу. Она пристально смотрела на огонь. Потом, пробужденная неведомыми силами, закружила у костра и запела тихим, глухим голосом:

У священного ручья

Сидят норны,

И водой его ежедневно

Освежают Ясень жизни,

Олени щиплют листья,

А змей подгрызает корни.

Но зоркий орёл

Стережёт древо.

Капли воды из ручья

Я на курган твой пролью.

Руны вызовут

Пламень жизни,

Славный сонм наших праотцов

Из могилы возведут.

Всю правду пророчище

И вождю ты скажи.

— Месяц на небе, мертвец в земле. Месяц всё видит, мертвец всё знает.

— Торлейф, Ярловый Скальд! Заклинаю тебя кровью, твоей и чужой — приди!

Отзвучали последние слова, и внезапно налетел ветер — холодный, резкий.

Хильда брызнула на курган водой и кинула в огонь кусочки коры с начертанными на них рунами. Из могильника стало вырываться яркое сияние, из середины которого постепенно стал появляться призрак огромного размера. Как Синеус, внимательно наблюдавший за происходящим, ни напрягал зрение, он не мог решить, видит ли он настоящее привидение или просто клубы сгустившегося тумана.

Вскоре Хильда снова начала петь:

О Великий мертвец,

Кому саваном

Служит блеск его подвигов,