Читать книгу - "Чужое оружие - Дмитрий Градинар"

Потом – психологический стресс. Ведь особенностью орбитальных станций являлась их лишь относительная надежность. Тогда еще не существовало защиты от всепроникающих микрочастиц. После возврата с орбиты можно было обнаружить при помощи увеличительной техники деформацию поверхности скафандров. Фактически каждый из космонавтов (если указывать точнее – ткани их тела на молекулярном уровне) подвергался во время полета постоянному обстрелу невидимыми частицами, где каждое «ранение» являлось проникающим. Белые вспышки перед глазами во время полета, приступы недомогания, если полет продолжался длительное время – это лишь осязаемые последствия попадания микрочастиц.

По сравнению с современными межзвездными перелетами космонавты начальной эпохи освоения космоса выглядели крайне выносливыми людьми. Выносливыми во всем: от способностей выдерживать огромные физические нагрузки (без всяких модификаций!) до невероятной эмоциональной устойчивости. Каково им было там, в тесных переходах орбитальных станций? Каково им было осознавать, что защита от метеоритов и микрочастиц – эфемерна? И любой крохотный предмет, даже затвердевшая чешуйка краски с другой станции, способен прошить их корабль насквозь… А ведь, кроме этого, прежде чем оказаться на орбите, им нужно было пройти стадию подъема, когда прямо под ногами у них висела огромная бомба с топливом! Взлетать приходилось, что называется, верхом на пуле.

Еще. Что может быть милее и желаннее для военного астронавта, чем возврат на базу? Когда все трудности и опасности позади, полетное задание выполнено, движки не вгрызаются ультразвуком в мозг во время критических режимов работы, а пляска огней на экранах угасает, угасает, угасает, что позволяет впервые за множество минут сморгнуть. Когда-то все было не так. Возврат на Землю являлся самым ответственным, самым рискованным этапом полета. Спускаемые капсулы трепало в объятиях атмосферы. Языки плазмы облизывали их со всех сторон, заставляя обугливаться внешнюю обшивку. Вибрация могла оказаться настолько сильной, что едва не крошились зубы… Но было еще кое-что.

Совместимость!

Каждый из космонавтов сам по себе мог являться сверхчеловеком, – причем в буквальном смысле. Выносить огромные перегрузки, справляться с большим количеством стрессовых ситуаций. А вот вместе, при проведении полета в составе экипажа, они могли оказаться слабее. Ведь каждый час, едва ли не каждая минута на орбите – ответственный труд. Это потом уже, с развитием космического туризма, на орбитальных станциях стали появляться состоятельные бездельники, которые только делали вид, что чем-то заняты. Экипаж всегда должен работать как часы. А в часовом механизме, как известно, даже шестерни делаются из одного металла. Вывод – экипаж должен быть сплоченным. Не только в силу приказа, но и в силу естественных причин. Иными словами, космонавты должны были подходить один другому лучше, чем самые образцовые друзья. Они Должны Быть Совместимы. Не желать уединения друг от друга. Суметь вытерпеть друг друга, ведь все мы разные, и материя человеческих отношений весьма тонка – тоньше, чем нанопленка! Месяц непрерывной работы в замкнутом, сильно ограниченном по площади пространстве, под грохот вентиляции да еще в непрекращающейся борьбе с подсознанием, когда кажется, что звезды уже говорят: «Ты наш! Второй посадочный не раскроется! В капсуле случится декомпрессия! И вообще, вас снесет, вы сядете прямо в кратер действующего вулкана Санторин…» Весь этот месяц нужно верить не только в себя, но и в того, кто рядом.

В годы орбитальных полетов экипажи, которые планировалось отправить в космос на одну-две недели, должны были проходить совместную подготовку около полугода. Если срок нахождения на орбите достигал одного-двух месяцев, подготовка велась не меньше года. А на случай длительного полета, сроком до года, время подготовки занимало больше двух лет. И уже тогда актуальным являлся вопрос лидерства и подчинения. Особенно для небольших, в два-три человека экипажей. Ведь в большом экипаже увеличиваются шансы найти «родственную душу». Да и проще складываются отношения подчинения. Вот у двух космонавтов, находящихся даже десять суток на орбите на станции, таких шансов уже не было. Вариант «два паука в одной банке» мог привести к срыву полетного задания и катастрофе, не говоря уже о сумасшедших затратах, пущенных на ветер. Ведь тогда, столетия назад, при составлении бюджета орбитальной экспедиции, учитывали каждую минуту полетного времени!

Кстати, первые орбитальные станции почему-то носили название пилотируемых. Хотя, учитывая крайне ограниченные возможности маневрирования, им больше подходило прилагательное «обитаемые»… Но даже в то время профессия космонавта являлась более чем почетной.

Естественно, каждый из кандидатов в отряд космонавтов вольно или невольно пытался скрыть собственные недостатки, многим это удавалось. Почти удавалось. Все недостатки проявлялись уже потом, когда отошли разгонные ступени и станция выведена на орбиту. Результат – несколько потерянных дорогостоящих спутников, поврежденная станция, незавершенные эксперименты. Поэтому бывали, оказывается, даже такие случаи, когда в последний день предполетной подготовки обоих членов экипажа снимали с программы, назначая на их место дублеров, которые сумели больше притереться и поладить между собой, понимая друг друга с полуслова.

Но какими бы ухищрениями ни пользовался человек, существует огромное множество неконтролируемых реакций тела, которые расскажут о человеке больше, чем он сам о себе знает. Используя знания этих реакций, группа психологов, формировавшая экипажи, и делала свои заключения. А методы оказались настолько просты, что Джокт чуть не рассмеялся над словами инструктора-психолога, рассказывавшего эту предысторию.

– Всего-то? Сложить руки на груди? – Даже Барон не удержался от скептицизма.

– Всего-то… Попробуйте! Только одновременно… Ну, скажем, с вашим временным лидером. Готовы?

Барон кивнул, Джокт тоже. В следующую секунду они сложили руки на груди, крест-накрест, как и показал инструктор.

– Та-ак! – Психолог довольно ухмыльнулся, не торопясь пока с разъяснениями. – А теперь просто похлопайте, будто вы на концерте. Можете это сделать громко…

И Барон, и Джокт воспользовались советом, несколько раз звонко хлопнув в ладоши. Пока все казалось им игрой. Причем каждый старался сделать это громче другого, почему-то решив, что в громкости и силе хлопков кроется какой-то загадочный показатель. Величина, способная выдать некоторую информацию. Конечно же, они ошибались.

– Все, все! Молодцы. Из-за вас в ушах зазвенело… Хватит, я сказал! Лучше с последним хлопком сцепите ладони… Очень хорошо… Превентивная проверка окончена, и я уже готов дать рекомендации. Хотите услышать?

Еще бы! Вокруг Джокта с Бароном собралась остальная группа, все тридцать пилотов, которых вот-вот должны были развести по-новому в тройки, указав каждому его маленькую судьбу – быть лидером или ведомым.

Теперь молодые пилоты уже знали, что никаких особых привилегий лидерство в тройке не дает, за тем лишь исключением, что ведомые должны беспрекословно следовать за лидером, а лидер – избирать направление атаки. Но в остальном это положение не сказывалось ни на служебном росте, ни на признании какой-то вторичности ведомых по сравнению с лидерами. Просто в регулярных флотских подразделениях основной боевой единицей считалась именно тройка, а не одиночный «Зигзаг». И в этой тройке каждый должен находиться на своем месте. В остальном… Психология – туманная наука. В смысле, для всех, кроме специалистов, ее положения – сплошной туман. Не всегда самые рискованные и одаренные пилоты, с полным набором открывшихся после модификаций возможностей и способностей, становились лидерами. И наоборот – командирами крупных флотских соединений впоследствии чаще становились именно ведомые. Их работа позволяла, как ни странно, накопить чуть больше опыта, поскольку, пока лидер принимал решение за решением, ведомым доставалось больше времени на анализ. Ошибки – они ведь со стороны всегда виднее. Да и советы легче давать со стороны… Возвратившись в Крепость после выполнения полетных заданий, ведомые иногда выдавали более четкую, чем лидер, картину произошедших во время вылета событий. Естественно, при командовании, например, тридцаткой, это могло сослужить хорошую службу. К слову, майор Гонза пять лет летал в ведомых, а затем стал командиром тридцатки истребителей.