Читать книгу - "Василий Кошанский. Здравствуй, мир! - Фохт"

Наконец ко мне поскрёбся Эдик, который уже успел переговорить с секретарём ректора и кое-что выяснить. Как дальний родственник императорской фамилии Двухвостовых он имел кучу преференций в академии, с ним охотно дружили и делились информацией в надежде, что в своё время Эдуард Аркадьевич замолвит словечко перед высокой роднёй. Мало кто знал, что тот всего пару раз был в Большом дворце и ни разу лично с Государем не разговаривал.

Помер Семён Валерианович Мурлык-Масянский, преподаватель магической безопасности, заслуженный деятель просвещения, доктор наук, и прочее, и прочее. Он был не стар, но и не особо молод — седмиц восемь; от хвори никакой вроде не страдал, но кто ж знает точно, кроме Фадея Фадеевича.

В памяти Василия Матвеевича коллега отпечатался благодаря странной открытке, неожиданно подаренной неделю назад в последний день года. Мой Василий растерялся: он вообще легко смущался и счёл это насмешкой, мол, слишком секретные материалы для диссертации выбрал. Как Кошанский, он ожидал подвоха от любого, кто носил фамилию, начинающуюся на «М».

— Что, Вась, не ты ли это решил кровной местью заняться? — прищурился Эдик, сообщив о смерти Масянского.

— Ещё лапы марать… — буркнул я в ответ, судорожно соображая, при чём тут кровные разборки.

Ах да, у истоков нашей государственности стояло два сильнейших рода, помимо императорского. Потомки Мурика, захватившего власть в Кошгороде Южном на самой заре истории и подавшего ходатайство о присоединении к Великой Котовии, полагали себя главной опорой трона, на котором восседали Двухвостовы, и, соответственно, претендовали на основные должности при дворе и в армии. От имени Василия Матвеевича доложу вам, что в нынешние времена от Мурика у многочисленных «М» остались только первая буква в фамилии да гонор сверх меры.

Ярокус Двухвостов, основатель нашего государства, ни сумел бы объединить удельные земли в Великую Котовию без помощи рода Кыськиных, бывших воеводами ещё диких лесных котов. Кыськины и все ветви семейства презирали Муриковичей и их родственников, считая чужаками, пришедшими с юго-запада.

Мурлинские, Мурчанские, Мурфыровы, Мурлыковы и прочие, чьи фамилии начинались на «М», принадлежали к Муриковичам. Моё семейство Кошанских, как и Кошецкие, Кошаковские, Котяцкие, Кысянские, Кисульские и так далее, продолжало род Кыськиных, придерживаясь более консервативных взглядов и презирая иноземное.

Государи Императоры в течение полутора тысячелетий мастерски использовали взаимную ненависть «М» и «К», приближая к себе то один, то другой клан. Мирному сосуществованию высшего дворянства это не способствовало, зато и не давало сформироваться ядру заговорщиков или сторонников республиканского строя, как в некоторых зарубежных странах.

Наверное, из-за того, что я лично не знал покойного, не чувствовал особой печали или сожаления; для меня его смерть была абстрактной, как будто прочёл о ней в книге, даже не газете. Эдик тоже не казался расстроенным по этому поводу. Мы немного похихикали над попытками администрации сохранить смерть профессора в тайне, бегая по коридору с топотом лесных ёжиков.

На следующий день вся академия обсуждала смерть профессора. Прошёл слух, что бедняга был задушен собственной подушкой. Потом появилась версия, что жертву отравили. Прямо в седьмой день года. Поскольку в этот день занятий не было, никто и не хватился бедолаги.

А после второй лекции меня неожиданно вызвали в административный корпус. Я на секундочку заскочил к себе в комнату, причесался-прилизался, спрятал за обивкой кресла чужую книжку и поспешил к начальству. Особо не нервничал, поскольку не сомневался в собственной невиновности, а Василий Матвеевич верил в котовское правосудие. В приёмной толпилось уже несколько котов. Семён Валерианович принадлежал к боковой ветви Мурлыковых. Соответственно, в первую очередь под подозрение попали все так или иначе враждующие с кланом Муриковичей, то есть все «детишки» Кыськиных были вызваны на беседу, даже Эдик, хотя к Кошанским относился только по материнской линии. Взаимная ненависть и кровная вражда «М» и «К» считались чуть ли не обязательными, хотя формально не одобрялись, а в стенах учебных заведений были жёстко запрещены. В академии даже титулы не использовались: мол, перед гранитом науки все равны.

Разговор происходил за закрытыми дверями кабинета проректора и занимал около десяти минут. Примерно полчаса, ожидая вызова, я поддерживал светскую беседу с очень дальними родственниками. Раздражали сочувственные взгляды, обращённые на мой помпон — обычно я общался с одними и теми же котами и кошками, уже привыкшими к моему недостатку. Почти последним пришёл Котослав Котёночков, с которым сообща трудились над «гасителем». Мы не особо дружили, но последние пару месяцев проводили вместе очень много времени в закрытой части библиотеки, пытаясь создать действующую модель. Он привычно уселся рядом со мной и сунул мне в лапу мятую бумажку с расчётами.

— Во, глянь, что мне ночью пришло в голову!

Едва я успел пробежать длинную формулу глазами, как назвали мою фамилию.

— Не потеряй! Старокотов убьёт! — шепнул мне Котослав, когда я прятал записку в свой карман, перед тем как зайти в кабинет.

— Присаживайтесь, Василий Матвеевич, — бархатным голосом предложил старый чёрный кот с обкусанными ушами.

«Ни фига себе, — подумалось мне, — значит, тут дерутся не только с помощью магии, но и зубами, когтями и прочим. Не дай бог я так же озверею…»

Чуть фыркнув, припоминая бой с барсом в поэме «Мцыри», я занял указанное место и спокойным тоном рассказал, как провёл последние двое суток. Сначала мы с Пушехвостовым в честь седьмого дня собирались посетить главный храм, затем сходить к Большому дубу поискать жёлудь желания, но слегка задержались из-за порвавшегося сюртука Эдуарда. Неожиданно я почувствовал себя не очень хорошо и оставшееся время провёл в своей комнате. Подробно описал учебный день, упустив только эпизоды, связанные со шпионской книжкой.

Уверенно сообщил, что у меня не было никаких споров с покойным и даже в учительской мы почти не пересекались. Правда, недавно он презентовал мне открытку на Котий день. Хотя её смысл остался неясным.

На настоящие клановые проблемы между мной и покойным, учитывая мою удалённость от двора и отсутствие магии, следователь не стал делать ставку, но пытливо спросил:

— И прошлым утром вам ничего странным не показалось?

Ха-ха! Не мог же я признаться, что странным для меня было всё и вся. И что я до сих пор офигеваю от помпона на заднице. Прям символ «Плейбоя», только уши кошачьи и сисек нет.

— Нет, ничего подозрительного я не заметил, — благонравно ответил я, чувствуя, как недоверчивый взгляд буравит меня до самых костей. Бывалый сыщик чуял, что я что-то скрываю. К моей великой радости, котики уже доросли до презумпции невиновности, и мне не нужно было доказывать, что