Читать книгу - "Контртеррор - Игорь Валериев"

Это было бы значительным послаблением для крестьян, если бы не обычная статистика. Чтобы хоть как-то свести концы с концами семье из трёх-пяти человек на одну ревизскую душу и оплачивать растущие долги, было необходимо минимум шесть-восемь десятин земли. И земли нормальной, а не той, которую помещики нарезали своим крестьянам после реформы. Как правило, наделы были отгорожены помещичьими землями от угодий, которые были жизненно необходимы в хозяйстве: леса, крупного ручья, речки, пруда, озера необходимых для водопоя живности и пастбищ. Вот и приходилось общинам, включая и Курковицы, арендовать эти земли за высокую плату.

Последние два хозяина моего имения подняли арендную плату так, что община впала в крайнюю нищету и долги перед казной. Особенно добила меня тогда информация от Сазонова, что после сборов долгов и налогов большинство жителей деревни Курковицы разойдутся по губернии кусочничать или на отхожий промысел. Иначе до весны не доживут. И это было так!

Крестьяне в основном сажали рожь и ячмень, как наиболее устойчивые к неблагоприятным климатическим условиям. Средняя урожайность этих зерновых составляла сорок пять – пятьдесят пудов с десятины. Цена же за пуд составляла шестьдесят копеек. Таким образом, с одной десятины можно было получить при благоприятных условиях тридцать рублей. С трёх с половиной – сто рублей. Какое уж тут трехполье и истощение земли?! Хоть что-то собрать!

При этом надо было заплатить аренду, налог, обязательный процент за выкупаемую землю и как-то прожить год семье минимум из трёх-пяти человек. Вот и оставались в Курковицах поздней осенью совсем малые да старые, а остальные жители отправлялись искать пропитание, кусками побираться. А те, кто оставались, как правило, питались хлебом пополам из ржи да лебеды. Как говорили в народе: «Не то беда, что во ржи лебеда, а то беды, как ни ржи, ни лебеды».

Плюс к этому, зерновые были тем экспортом в Европу, за счет которого пытались оплатить «индустриализацию» Российской империи. Символом этого подхода послужила приписываемая министру финансов Вышнеградскому фраза, вырвавшаяся у него весной одна тысяча восемьсот девяносто первого года, когда при надвигающемся неурожае, он стал опасаться потерь золота за экспорт и произнёс: «Сами не будем есть, но будем вывозить».

И вывозили. С одной стороны не так и много, в среднем всего-то восемь-десять процентов от общего урожая зерновых в три-три с половиной миллиарда пудов, что составляло максимально триста пятьдесят миллионов пудов на двести пятьдесят-триста миллионов рублей. Но это уменьшало количество зерновых на душу населения на два с половиной пуда, которые могли бы спасти от голодной смерти множество людей.

Упомянули со Струве в аналитической записке мнение Александра Николаевича Энгельгардта, который ещё двадцать лет назад писал, что Америка продает избыток зерна, а Россия экспортирует зерно, которого не хватает даже для питания детей. Для достижения россиянами уровня жизни американцев зерна нужно производить в два раза больше, для чего необходимо широко применять органические и химические удобрения, современные машины, грамотный севооборот и высокопродуктивные сорта зерновых. Как пример, Энгельгардт приводил опыт САСШ, где девять миллионов человек занятых производительным трудом в сельском хозяйстве, используя последние научно-технические достижения, выдавали на гора в два раза больше чем шестьдесят-семьдесят миллионов в Российской империи.

Когда Николай ознакомился с данной справкой, попросил меня предоставить сведения о том, как я устроил всё в своих имениях. Пришлось озадачить Сазонова. И вот неожиданный визит императора во время поездки.

Выслушав мою горячую речь, самодержец спокойно спросил:

– И что написал Вам управляющий?

– Николай Александрович, если кратко, то Сазонов в своё время в Курковицах, утвердив у меня свой проект, погасил долги казне за наделы общины. Затем установил на наделы твёрдую цену без всяких процентов. Ввёл крестьянские наделы в общий план пашен. Крестьяне должны были отрабатывать стоимость долгов за свои участки и урожай на них наёмным трудом. В общем, та же барщина, но по нормальным фиксированным расценкам, которые стимулировали крестьян в их труде, – я сделал небольшую паузу, взяв бумаги управляющего в руки, после чего продолжил. – С учетом того, что в общине осталось всего по одной кляче на два двора, а четыре упряжные лошади в имении были не моложе двенадцати лет, управляющий закупил жеребца и трёх кобыл жмудской породы, металлический трёхлемешный колёсный плуг, борону, ещё что-то из инвентаря для обработки пашни. Двенадцать дойных коров к шести имеющимся, механическую маслобойку, маслообработник для производства масла. Построил общий коровник, где за каждой коровой закрепил один двор деревни. Разделил поля под засев зерновыми и картофелем, другими культурами. Я об этом Вам ещё в Хабаровске рассказывал.

– Я помню, Тимофей Васильевич. А где экономические показатели?

Передал императору часть листов из доклада Сазонова. Николай углубился в чтение. Закончив читать, самодержец задумчиво уставился в стенку купе.

– Почти пять тысяч рублей единовременных вложений на шестьдесят семь душ обоего пола. Дороговато…, - медленно произнёс император.

– И полноценно они окупились через пять лет, Николай Александрович. Вложения во второе имение дали положительные значения через четыре года. При этом я считаю, что мне просто повезло с управляющим. Он оказался честным человеком, грамотным специалистом и фанатиком своего дела. Тем более, я как бы не нуждался в этих деньгах и мог себе позволить провести этот эксперимент, чего большинство из хозяев небольших имений не могут себе позволить, так как это их единственный доход.

– И что же делать? Я жду от новой службы не только критики, но и действенных решений, Тимофей Васильевич.

– Пока по крестьянскому вопросу могу сказать, что надо найти человека, который смог бы разработать действенную аграрную реформу.

– Вы нашли такого человека?

– Как мне кажется – да.

– И кто он?

– Коллежский советник и камергер Столыпин Пётр Аркадьевич. Тридцать восемь лет, прекрасно образован, служит мировым судьёй в Ковно, является председателем Сельскохозяйственного общества, которое, по сути, взяло под контроль и опеку всю местную хозяйственную жизнь. Главными задачами общества провозглашены просвещение крестьян и увеличение производительности их хозяйств. Основное внимание уделяет внедрению передовых методов хозяйствования и новых сортов зерновых культур. Я думаю, он и Струве смогут разработать проект, который можно будет опробовать в какой-нибудь губернии, прежде чем распространять реформу по всей России.

– У вас есть на него досье?

– Да, Николай Александрович. Но оно осталось в Гатчине. Я просто не ожидал, что Вы поднимите этот вопрос сейчас. Думал – после коронации.

– Да я и сам не знаю толком, зачем к Вам зашёл. Муторно мне, не спокойно на душе. И Елена Филипповна вся напряжена. Почти полгода в замке, как в осаде просидели. Меня уже, как отца начали называть «гатчинским затворником», – Николай грустно усмехнулся. – И здесь эта поездка. Множество людей и страх… Жуткий страх за Лену и детей. Вдруг кто-то, как и мы решится коронацию расстрелять или взорвать.