Читать книгу - "Путь домой - Алексей Гравицкий"

Я пытался экспериментировать, подносил янтарь к свету. Реакции не последовало. Хотя, какой реакции я ждал?

Прошло еще недели полторы, прежде чем я окончательно встал на ноги. Валерий Эфроимович искренне радовался моему выздоровлению, но привычно ворчал.

Нужно было решать что-то. Оставаться в гостеприимной квартире-библиотеке, или идти дальше. Я колебался, не зная на что решиться. И тогда за меня решила судьба.

Я проснулся от ощущения, что кто-то закрыл мне солнце. Бывает такое: ты засыпаешь на пляже или берегу реки. Солнце светит в лицо, а потом становится темно, ты просыпаешься, и над тобой стоит кто-то, закрывая светило.

Солнца не было, была золотистая сияющая стена. Но проснулся я именно от ощущения, что кто-то стоит надо мной, ограждая от света.

Я открыл глаза и словно окунулся в прошлое.

Штаммбергер выглядел как обычно — паршиво. Глубокие морщины, нездорово-желтая кожа. Выцветшие глаза его слезились, под ними залегли тяжелые свинцовые мешки.

— Очень добренький утро, — поприветствовал Вольфганг. — Я вас искать. Долго. Я проводить, как быть обещание. Но надо быстро. У меня мало времени.

— Возникнуть теория, что червоточина в момент перехода угадывать желание. Если очень хотеть попасть в какое-то место, возможно попадать, — немец говорил взвешенно, обстоятельно. — Если хотеть Москау, надо просто дать понять это.

Мы сидели на кухне Валерия Эфроимовича. Я оседлал табурет, немец устроился напротив, через кухонный стол. Старичок хозяин мерил шагами пространство от двери до стола.

— И что, сработает? — поинтересовался я.

— Ништ знайт. Это только теория, она еще не прошла достаточной проверки.

— Вы хотите в Москву, молодой человек? — поинтересовался Валерий Эфроимович.

Я честно пожал плечами. Перед отъездом в Таиланд я хотел сбежать из Москвы. Вообще из России. Несколько месяцев назад хотел вернуться в Россию и именно в Москву. Ответить на вопрос «куда ты хочешь?» сейчас я затруднялся.

Ладно, пожелаю в Москву.

— Подождите, — попросил старичок и вышел из кухни, прикрыв за собой дверь.

В коридоре скрипнуло, послышалась какая-то возня, шебуршание.

Я повернулся к Штаммбергеру.

— То есть, надо пожелать и всё? Так просто? Что ж раньше-то ничего не получилось? Я ведь хотел.

— Возможность есть, пожеланий не был сформулирован в момент перехода, — загундосил Вольфганг. — Возможность есть, ваш спутники своими пожеланиями сбивал импульс, размывал сигнал. — Немец встал из-за стола и развел руками: — Возможность есть, теорий ништ работать. Вы идти или оставатся?

— Иду, — кивнул я и поднялся с табуретки.

Дверь распахнулась, в кухню влетел хозяин квартиры с каким-то свертком в руках. Суетливо пихнул его мне в руки:

— Возьмите, молодой человек.

— Что это? — не понял я.

— Тулупчик, — заботливо проворковал Валерий Эфроимович. — В Москве теперь, должно быть, холодно, а вам нельзя хворать.

Старичок отвернулся и украдкой смахнул слезу. Он выглядел сейчас удивительно трогательно. Я крепко обнял старика.

— Спасибо вам, спасибо за всё.

Валерий Эфроимович одернул свой плюшевый пиджачок и махнул рукой:

— Не стоит. Ах, кто бы знал, как я хочу в Москву. Нет, конечно, больше я хочу в Нью-Йорк, но в Москву я хочу тоже.

— Так давайте с нами, — предложил я.

— Ни-ни-ни, — замахал руками старичок. — Я не могу. У меня библиотека. Ничего, придет время, Москва сама придет ко мне. Всем нужны знания.

— В Москве тоже есть библиотеки, — улыбнулся я.

— В Москве были библиотеки. И в Москве не тот народ, чтобы додуматься их восстановить. Нет, послушайте старика: ко мне еще придут. Ступайте, молодой человек.

Кивнув, я перехватил удобнее сверток и шагнул к золотистой стене. Она струилась, переливалась, освещая кухню. Возможно, за ней была Москва, надо только захотеть в нее попасть, и…

Я привычно закрыл глаза, шагнул в свет.

Надо всего лишь захотеть попасть. Куда? И будет ли желание искренним? Вообще, знает ли червоточина, что такое искренность или ее можно обмануть? А вдруг вся эта теория — очередная ерунда?

Янтарь на груди сделался теплым, будто намекая на что-то. Хорошо, понял, будем считать, что это не ерунда. Тогда пусть сама и соображает, чего я хочу. Пусть прочитает мое сокровенное и перенесет меня туда, где будет счастье.

Свет понемногу отступал. Становилось холодно. Подул промозглый сырой ветер.

— Scheißen! — выругался совсем рядом Штаммбергер.

Я открыл глаза и закашлялся. Я готов был оказаться где угодно: в Москве, в Белокаменном Коровьем броде. Да хоть на Берегу Слоновой Кости. Но только не здесь.

По хмурому небу ползли низкие серые облака.

Вправо и влево убегал заснеженный мост, разрезаемый вдоль стеной света. Под мостом застыл скованный льдом Волхов. В стороне, на холме, высилась красно-серая кремлевская стена.

От ворот кремля до реки тянулась вытоптанная дорожка следов. Ближе к воротам жгли костры. Поросль у стен вырубили и выкорчевали полностью. Теперь подобраться к кремлю незаметно стало невозможно.

Ну здравствуй, Господин Великий Новгород. Но почему ты?

Сзади свистнули. Я резко обернулся. На другом краю моста, практически на том же месте, что и в прошлый раз, стоял Толян. Только вместо ТОЗа в руках он зажимал костыли. И правой ноги до колена у Толика не было.

— Что же ты, Серега, вечно по сторонам не смотришь? А если б я тебе сейчас в затылок пальнул?

— А ты бы пальнул?

— Не из чего, — вздохнул Толян и похромал в мою сторону.

Остановился. Опершись на костыль, протянул руку.

— Ну здорова, земеля.

Сказано это было так, словно он никогда не шантажировал меня под дулом ружья и не гонял через всю страну на пару с Гришкой Фарафоновым.

— Дать бы тебе в рыло.

— Это взаимное желание, — улыбнулся Толян. — Но я думаю, мы его переборем совместными усилиями. В конце концов, ничего личного у меня к тебе нет. А Фара помер.

Он так и стоял с протянутой рукой. Простецкий, как три копейки.

— Да хрен с тобой, — решил я и пожал протянутую руку.

— Не понимайт, — покачал головой, наблюдавший за нами Штаммбергер.

Толян говорил безостановочно. Все время, что мы шли через мост и петляли дворами. По сути, это была первая возможность поговорить с того самого вечера, как он пытался заставить меня трахаться с трансвеститом, а я засветил ему прикладом в табло.