Читать книгу - "Рубежник - Дмитрий Билик"

примеру, первым делом вывернул наизнанку сначала футболку, а потом и куртку. И теперь понимал, что окончательно и бесповоротно пропах хорем. Еще правый сапог обул на левую ногу, а левый на правую. Чтобы леший меня не запутал. Идти стало не очень удобно, но я в очередной раз порадовался, что не взял кроссовки. Там бы этот фокус вообще не удался.

А еще прежде — срубил ветку рябины, которая теперь лежала в рюкзаке. Хотя бес говорил, что ее стоит хранить «вдоль хребтины».

Как он это себе представляет, Григорий не объяснил. Поэтому я аккуратно положил рябину в рюкзак. Вообще интересно, что у каждой лесной твари есть свое растение. Точнее, антирастение. У лешачихи — осина, у хозяина леса — рябина, у чертей — чертополох.

— Гришка, хватит дрожать! — громко сказал я.

Потому что задолбало, что карман трясется. Словно игрушку в секс-шопе купил и забыл, как она выключается.

— Разве ты не чувствуешь, хозяин? Все, шабаш, амба, баста!

— Хватит мне цитировать словарь синонимов за шестьдесят второй год.

Я остановился, поняв, что больше бежать действительно не имеет смысла. Нет, желание спастись никуда не делось. Вот только тело решительно отказывало. Внутренняя система и так давно уже работала на автопилоте. И теперь и он отключился.

Ноги уже не слушались, словно мы отмахали марафонскую дистанцию, а руки отваливались. Дышал я вообще как астматик после кальянной вечеринки. Ну, или футболист сборной России после пятнадцати минут первого тайма. И это при том, что не курил и считал, что нахожусь в относительно хорошей форме.

Митька остановился рядом. Выглядел он заметно лучше, чем почти потративший весь свой хист рубежник. И словно обрел второе дыхание. Даже качаться перестал. Не думал, что когда-нибудь буду завидовать выносливости черта, черт побери.

— Давайте, дяденька, недалеко осталось. Бежать надо, бежать.

— Не могу Митя, извини. Короче, как говорят в фильмах: «Брось меня, командир». Сваливай сам.

— Куда ж я вас брошу? — искренне удивился Черноух.

Более того, даже будто обиделся. Как если бы я про него подумал, что он может поступить, как последний черт. Вот забавно, Григорий, предоставь ему возможность выбора, давно бы уже сидел в такси и гуглил на авиасейлс дешевые билеты. И это, к сожалению, не рекламная интеграция, а проза жизни.

Это учитывая, что бес привязан к хисту и бла-бла-бла. А вот Митька, по сути, чужое мне существо, собирался держаться за рубежника до конца. Словно за Родину-мать, за которую не жалко и погибнуть. Или за должника, который попросту не может умереть, пока не вернет все деньги.

Я этого не понимал. Нет, было бы за кого. А так, за непонятного рубежника, которого он видел второй раз в жизни. Первая же встреча закончилась тем, что я на него беса натравил.

Нет, все понимаю. Спас тебя от лешачихи, так скажи: «Спасибо» и отчаливай. Подлечил хистом? Скажи: «Большое спасибо». Благодарная нечисть — это что-то новое.

А еще я знал, что не могу принять его жертву. Потому что глупо это. Разве мне станет легче, если за меня погибнет Митька? Да нет, скорее наоборот. Какой бы нечистью не был, а все же живое существо. Которое думает, чувствует, переживает. Да и парень он, как выяснилось, неплохой. Даже на фоне людей, про чертей вообще молчу. Поэтому я поглядел на него и произнес.

— Серьезно, уходи.

— Не могу я, дяденька.

— Ходить разучился, что ли? — стал злиться я. — Вон пошел. Что встал, как вкопанный? Пошел, говорю!

— Я помогу дяденька. Лешего отвлеку!

— Вали, тупица! — уже закричал я. — Чего ты ко мне прибился? Чего хочешь? Ватаге своей не нужен, думаешь, мне сгодишься? Да нахрен ты не упал. Пошел прочь, бестолочь, пока шкуру тебе не порезал.

Я даже дотронулся до ножа. Хорошо, что Митька не понимал, что если вытащить оружие у меня сил еще хватит, то бегать за чертом, чтобы осуществить задуманное, уже нет. Если только тот сделает одолжение и сам подойдет ко мне.

В глазах Черноуха блеснули слезы. Он сделал неуверенный шаг в сторону ближайших деревьев, потом второй. И все это время не сводил взгляда с меня. Я даже подобрал камень и кинул в черта. Давай беги, дурак, времени совсем уже не осталось.

И тогда Митька припустил Пригибаясь, уворачиваясь от веток и даже не обернувшись. Наверное, чувствуя себя в очередной раз преданным. У меня кошки на душе скребли. Однако я понимал, что сделал все правильно. Пусть он лучше запомнит меня мерзавцем, зато будет, чем помнить.

— Сурово ты с ним, — сказал Григорий.

Бес даже дрожать перестал. А вот меня всего затрясло.

— Пусть сурово, зато живым останется, — ответил я.

А сам сел на корточки и бережно положил голову пацана на колени. Блин, глупо как все получилось. Мне почему-то казалось, что мы все продумали и наши «обманки» сработают. Жаль было даже не себя, а этого пацана. Как его зовут? Дима, кажется. Ведь самое главное удалось — мы отбили младшего Тихомирова от лешачихи. А теперь все опять просрали.

Ветер между тем не просто усилился. Казалось, мы находились в самом эпицентре бури. Поднялся в воздух мелкий сор, из земли стало вырывать траву, стволы деревьев вот-вот грозили сломаться под натиском стихии. Казалось, еще чуть-чуть и нас просто унесет куда-то за горизонт.

И посреди этого великолепия сидел я. В разорванных джинсах, вывернутой курткой и неправильно надетыми сапогами. С горячечным мальчонкой на руках и не в силах даже сделать вид, что собираюсь сопротивляться. Так себе начался денек.

Все, на что меня хватило — укрыть рукой глаза. А то не очень приятно, когда всякая шняга туда летит. К тому же, куртка больно била по бокам. Я в какой-то момент даже хотел скинуть ее, забыв, что в кармане притаился портсигарный бес.

А потом все прекратилось. Просто закончилось, словно ничего не было. Я лишь смотрел, как медленно оседают на землю иголки от хвойных деревьев и мелкие травинки. И пытался проглотить вставший в горле сухом ком и унять бешено стучащее сердце.

Только что лес тревожно шумел, а теперь застыл, объятый тишиной. И было в этом нечто искусственное, ненастоящее. Словно мы в виде поделки находились на столе нерадивого школьника и тот по ошибке залил все лаком.

Я часто ощущал нечто вроде дежавю. С каждым годом любой человек скажет, что это «новое» он уже испытывал. Все сущее становится понятно