Читать книгу - "Охотники за дурью - Роман Феликсович Путилов"

его, так как ему обещали, что все действо не продлится больше двадцати минут, а прошел почти час…

Кабинет уголовного розыска Дорожного РОВД.

Я даже не сомневался, что жена Бубнова, войдя в кабинет, сразу ткнет в меня пальцем.

— По каким признакам вы опознали этого гражданина? — следователь удовлетворенно улыбнулся.

— По очкам и чертам лица. — как по писанному отрапортовала гражданка потерпевшая.

— Очень хорошо. Подойдите, пожалуйста, гражданка Бубнова и распишитесь в протоколе. Все, кроме Громова, могут быть свободны…

— Стоять. — гаркнул я, что мои соседи — статисты вздрогнули: — Я хочу сделать заявление.

— Желаете в чем-то признаться? — ухмыльнулся майор: — Давайте, сейчас самое время.

— Я желаю признаться, что гражданка Бубнова соврала, в том, что до опознания видела меня только в своей квартире. Час назад она стояла возле двери кабинета номер восемь в присутствии вашего сотрудника и наблюдала за мной через щель, пока я шел по коридору. А когда я решил полюбопытствовать, кто это так мной заинтересовался, я зашел в кабинет и представился, сообщив, кто я такой и в каком отделе служу. И второе замечание на ваш процесс опознания. Когда в ряду стоят люди, а лишь у одного из них на носу женские очки, трудно согласится, что статисты похожи. Давайте мне бланк протокола, я свои замечания туда запишу.

— Гражданка Бубнова, это правда? Вам кто-то показывал этого сотрудника и говорил, что он Громов?

— Нет, это неправда. — Отчеканила дамочка, с ненавистью глядя мне в глаза:

— Я просто ждала в кабинете, дверь была закрыта, а этот сам зашел и сам назвал свою фамилию, мол, совсем замучили Громова, заставляют в отпуск на работу бегать или что-то вроде этого. Отдай деньги, сволочь, мне детей кормить нечем!

Я досадливо поморщился — ожидал, что она стушуется от моего заявления, но девица имела крепкие нервы.

Потом было еще одно опознание, на котором дед заявил, что разглядел внешность «адвоката» плохо, но зато уверенно опознает меня по голосу, затем были очные ставки, где «потерпевшие» попытались напасть на меня, а я заявил, что все происходящее здесь является местью со стороны родственников задержанного мною преступника… В общем, было весело, особенно, когда потерпевшие узнали, что задерживать меня никто не будет. Дед просто криком кричал, что порежет меня на куски если я не верну им деньги. А на следующий день я поехал в районный центр, где проживала жена или вдова алкоголика Самохина, потому что ждать окончания новогодних каникул, когда откроются и детские садики, я посчитал опасным для себя.

Районный центр Татарское.

Сто двадцать километров от Города.

Квартира, где проживала жена Самохина, представлял собой ободранную панельную «хрущевку», с подъездом, требующим немедленного ремонта. Дверь мне открыла блеклая женщина неопределенного возраста, за юбку которой держался светловолосый мальчонка, годиков трех.

— Здравствуйте. — по-деревенски, первой, поздоровалась хозяйка: — Вы из суда? Но мне же обещали отложить дело на два месяца. Нам опять зарплату не выплатили, а мне уже никто из знакомых не занимает, ни у кого денег нет…

Сердце остро кольнуло. Захотелось вытащить все деньги из кармана и сунуть этой заморенной тетке, которая, уверен, пробивается только тем, что может питаться на работе, в детском саду…

— Здравствуйте, Серафима Георгиевна. — я показал удостоверение: — Я из милиции, из Города…

— Из милиции? Это что, выселять пришли? — женщина отступила на шаг, освобождая мне проход в коридорчик, с крашенным дощатым полом и прижала к бледным губам костлявую кисть с голубыми прожилками вен.

— Я из Города приехал, я к вашим местным делам никакого отношения не имею. — открестился я от идеи выселения.

— Правда. — женщина чуть расслабилась: — А зачем вы к нам из Города?

— Скажите, вы когда мужа своего последний раз видели?

— Так давно уже, в июле, наверное…- женщина пригласила меня заходить в квартиру и закрыла дверь: — А что случилось?

— И где вы видели его в последний раз?

— Так, когда он напился и снова меня ударил, я поняла, что бесполезно с ним разговаривать, сына взяла и сюда вернулась. А что случилось?

— Пропал ваш муж, вот по этому поводу я к вам и приехал.

— И что, из-за каждого алкаша городская милиция за сотни верст ездит? — поразилась женщина.

— Не за каждым. — согласился я: — Нехорошо он как-то пропал. Скажите, а эта квартира, возле вокзала, у супруга вашего откуда появилась?

— Так дали им, Самохиным, в связи со сносом, на пятерых человек трехкомнатную, да еще дед у них ветеран был. А потом деды и родители умерли, почитай за два года и квартира Самохину досталась.

— Квартиру муж ваш приватизировал?

— А я этого не знаю. Мне свекор какие-то документы показывал, говорил, что после них все нам достанется, да мне только этого не надо, это же не наша квартира…

Я мысленно застонал. Тетка, судя по обстановке в квартире, еле концы с концами сводит, а нет, ничего ей чужого не надо, у нас есть собственная гордость.

— Вам ничего не надо, говорите… — задумчиво протянул я: — И в результате смотрите какая картина получается. Вы здесь живете, как я понимаю, зарплату долго не получаете…

— Шесть месяцев уже, но у нас многие так живут…- подтвердила женщина.

— За квартиру вы не платите, ждете выселения…- продолжил я: — А в Городе у вас муж пропал, отец ребенка, главным богатством которого была родительская квартира. И у меня есть весомое подозрение, что мужа вашего сначала целенаправленно спаивали, а потом убили, потому что в квартире живет совсем другой человек.

— Вы что такое говорите? — на глазах женщины набухли прозрачные слезы: — Я даже подумать не могла.

— Самое страшное, что его никто не ищет. — продолжал я: — Умер Никодим, да и хрен с ним. Никому он не интересен. И я даже не знаю, может его в общей яме уже похоронили, как собаку безродную, вместе с БОМЖами беспаспортными.

Серафима прошла на кухню, тяжело упала на табурет и беззвучно заплакала, а глядя на нее, заплакал и мальчишка, зло поглядывая на меня и теребя мать за рукав самосвязанной кофты.

— И что теперь делать? — проплакав несколько минут, женщина подошла к раковине, омыла лицо и повернулась ко мне, пытаясь перемогаться покрасневшими глазами.

— Наверное, самое