Читать книгу - "Гроза над крышами - Александр Александрович Бушков"

не порозовели. Политесно ей поклонившись и порадовавшись хоть малюсенькой, но победе, Тарик в очередной раз задался вопросом, на который никогда не находил ответа: случись такое чудо и ему представился бы случай уложить в постель Марлинетту с ее полного согласия, стал бы он это претворять в жизнь или нет? С одной стороны, изрядное число мужчин владело ее девичьей тайной, давно ставшей тайной женской, а с другой — она все же не обычная веселая девка, она красотулечная и приманчивая, так что не знающий ее и не подумает...

Улица кончилась, он свернул налево. Его ватажка сидела на старом бревне, неизвестно почему давным-давно брошенном на забаву дождям напротив дома дядюшки Луйгена. Завидев своего ватажника, четверо проворно вскочили, подняли правые руки к плечам и воскликнули едва ли не хором:

— Хай-бахай!

Ответив тем же поднятием руки, Тарик отозвался:

— Бахай-хай!

Так уж повелось с незапамятных времен: каждая ватажка первым делом придумывала приветственные слова и жест, не похожие на все остальные, без этого и ватажка не ватажка, а так, недоразумение. Как и полагалось ватажнику, Тарик браво скомандовал:

— Вперед!

И браво двинулся первым, зная, что за ним, выстроившись вереницей согласно еще одному заведенному порядку, двинулись остальные. Это во всех других прогулках можно ходить гурьбой, не соблюдая очередности вступления в ватажку, а вот к месту схода полагается шагать именно так.

Шли знакомой дорогой, мимо высоченного куста биркина, усыпанного сиреневыми цветами, свернули вправо, где тропинок не было, прошли через негустой топольник, оказались на равнине неподалеку от речки, а там и вышли на широкую стежку, за двадцать лет заросшую не только дикой травой, но и невысокими, пока что им по пояс, зелеными топольками. Стежка упиралась в старую мельницу, без крыльев выглядевшую как-то сиротски — но все равно это было законное обиталище, коему завидовали не имевшие такого уютного прибежища окрестные улицы. Право безраздельно владеть старой мельницей улица Серебряного Волка давным-давно отвоевала у соседей, но и на ватажной памяти Тарика однажды пришлось собираться всем, и даже Подмастерьям, чтобы отстоять свои владения. Тогда на Раздольной завелась наглая ватажка, где заправлять взялись неприятные нахалы вроде Бубы с Бабратом, которые собрались — точно стало известно — своротить замок. Их вовремя встретили на дальних подступах и после жаркой схватки с первого раза убедили навсегда отказаться от подобных неполитесов — иначе, всерьез пообещали с поеданием земли, всей Раздольной никогда впредь покоя не будет.

Ну, вот и низкое крыльцо с длинными коновязями по обе стороны и ссохшимися за двадцать лет водопойными корытами. Тишина стояла несказанная. Тарик снял с шеи большой ключ с затейливыми бородками на обе стороны, поднялся по трем ступенькам и отпер хорошо смазанный большущий висячий замок, зацепил дужку за о

то кольцо, что торчало из стены рядом с потемневшим косяком. Распахнул дверь, которая поддалась легко и бесшумно (петли тоже были хорошо смазаны, и не только их трудами).

Внутри мельница напоминала пустой кувшин — разве что исполинского размера, какими обычные кувшины не бывают. Покончив с мукомольством, дядюшка Пайоль рачительно распродал все, что можно было продать: не только жернова и всю машинерию, разобрал и продал мастерам деревянного строения верхний этаж и ведущие туда лестницы, все мебеля, даже конторку, за которой обычно сидел он сам или его Приказчик. Два больших проема, куда спускали по желобу мешки с зерном и откуда поднимали мешки с мукой, заколотили досками. Так что мельница стала пустым каменным строением — если сравнивать с каменярскими «муравейниками», высотой этажа в четыре.

Из старого остался только длинный и высокий неподъемный ларь, на который заведомо не нашлось бы покупателя; ватажки давно приспособили его для своих нужд. Вот и сейчас Шотан-Ягненок, за это отвечавший, поднял тяжеленную крышку — петли и тут хорошо смазаны, — вынул побрякивающий узел (у каждой ватажки был свой), проворно достал оттуда пять обливных чарок с выведенной на пузатом боку синей краской (раздобытой, конечно же, Чампи) первой буквицей имени каждого. Расставил их аккуратным рядком наподобие солдатского строя, а Тарик, как ватажнику и полагалось, достал из сумки глиняную корчагу доброго черного пива, коротким, хорошо наточенным складешком привычно ободрал в ладонь коричневый сургуч и разлил пиво по чаркам. Давно было обнаружено, что лучше всего подходит корчага в два булита85: хватает ровнешенько на две чарки, зачинающую и завершающую, от этого не запьянеешь, однако ж самую малость приятно ударит в голову...

Выпили степенно, как поначалу взрослые в таверне — не опрокидывая сразу досуха, но и не мелкими глотками. Потом уже, посидев часок, и взрослые начинали пить завзятее, но им рано было следовать этому обыкновению. Когда чарки опустели и их составили у ларя столь же аккуратным рядочком, все взгляды сошлись на Тарике, что было насквозь знакомо: предстояло рассказать, что каждый видел и пережил с утра, а кому начинать, как не ватажнику?

И Тарик, ощущая легонький приятный шум в голове (пиво в корчаге не разбавит и нерадивый тавернеро, к которым дядюшка Ягош ну никак не относится), начал рассказ.

Прежде всего о том, что произошло после испытаний: как Титор Долговяз собирается подать бумагу на Брюзгу не куда-нибудь, а грозным (еще и своей загадочностью) Гончим Создателя и тянет Тарика в ушеслышцы, а также о том, что он за это обещал, — это содействие здорово поможет Тарику претворить в жизнь свою заветную мечту (о которой знала ватажка, а больше никто). Сказал в завершение:

— Вот так оно обстоит. Тот самый случай, когда политесно будет попросить у ватажки совета. Что посоветуете?

По лицам видно, все задумались серьезно. Когда это выражение сосредоточенности подрастаяло, Тарик показал на Чампи-Стекляшку, решив, что и в этот раз стоит первым выслушать совет самого книжного члена ватажки. Чампи прилежно откашлялся и сказал рассудительно:

— Я вот так полагаю... Долговяз не пузырь надувает, и это совсем не то, что брякать Страже. В конце концов, этот Брюзга и в самом деле говорил всякие вещи. А что Долговяз его слова переворачивает... У взрослых так сплошь и рядом: переворачивают слова по-всякому. Не знаю, что Брюзге будет, но уж точно в тюрьму не пошлют и уж не на костер сведут. Накажут как-то так, как у них полагается, вот и все. Главное ведь — оба Титоры. Давно сказано: чем больше Титоры меж собой грызутся, тем меньше у них времени остается Школяров притеснять. Кто первый враг Школяра? Титор, тут и гадать нечего. Педель