Читать книгу - "Инквизитор Красной Армии. Патронов на Руси хватит на всех! - Игорь Подгурский"

— Как тут у вас? — Поплавков решил разговорить председателя, прощупать обстановку.

Тот откровенно обрадовался вопросу. Похоже, нечасто ему представлялась возможность излить душу. Накипело на сердце:

— Меня попрекают тем, что я жестокий, но я не жестокий — я цельный. А цельность — вещь хорошая. Сколько бы простые людишки ни рассуждали, что хорошо, а что плохо, все равно дальше своей околицы ничего не видят. Их крошечный мирок ограничен семьей и селом. Редким счастливчикам довелось побывать в городе. Это стадо, а мы пастухи. И нам решать, приласкать овцу и выпустить гулять на лужок щипать травку или порвать глотку. Я не заморачиваюсь внутренними терзаниями. У меня своя шкала ценностей. Теперь мы здесь правим бал… не они.

В Сосновке, похоже, полным ходом шла классовая борьба между «ставшими всем» и недобитым старым элементом. Тут даже классовое чутье не нужно, чтобы выявить вражину. Пожировали — и хватит. Кончилось ваше время. На дворе красный рассвет новой эры. В историю новой России вписываются новые страницы. Если надо будет, их впишут кровью, самыми лучшими чернилами, без которых не обходится ни одна революция.

— Есть мнение на самом верху… — председатель выдержал многозначительную паузу и поднял руку вверх. Палец с обгрызенным ногтем указывал на низкие облака. Было непонятно, председатель грозит небесам или ссылается на очередную директиву городского революционного комитета. — Новая гражданская обрядность пробьет себе дорогу. На селе мы уже сыграли две свадьбы «по-красному».

— Это как? — вкрадчиво поинтересовался Аким.

Председатель поправил кургузую кепку:

— Жениха и невесту расписываем в сельсовете, без церковного венчания. Вместо венчания бракосочетание. Новые «красные» обряды должны сломать церковно-религиозные обряды. Надо открыть глаза забитым крестьянам.

— А если кто-то не захочет? Новое всегда приживается с трудом!

— Через колено ломать будем! — Гертруда хищно прищурился. — Потом еще спасибо скажут… если смогут. За отказом от религиозной темноты стоит неизмеримо большее, чем отказ от условностей обряда. За этим стоит ломка всего старого. Революционное поколение найдет новые пути. Хватит бродить по извилистым тропкам, навязанным мракобесами. Наше мироощущение, обновленное Октябрем, не совпадает с новым миром.

— Кто был никем, тот станет всем! — пропел Поплавков. Надо было перебить председателя, но так, чтобы он не обиделся. Гертруда шпарил как по писаному. Словесный поток был неиссякаем. Речь, отточенная на многочасовых митингах, изобиловала мудреными словечками. Видать, нахватался в городе, идейно подковался. Заматерел.

— Именно! Тот станет всем, — председателя было трудно сбить с темы. — Скажу больше: вам несказанно повезло. Завтра будут звездины. Будете нашим почетным гостем. Так сказать, делегат из города. Смычка города и деревни крепнет и процветает.

При слове «звездины» у Акима в душе всколыхнулись тягостные воспоминания. Те, кто пережил кровавую рубку Гражданской войны, прекрасно помнили, что делали с пленными не отошедшие от схватки бойцы. Схватят белый разъезд, вырежут погоны на плечах. Золотопогонники в долгу не оставались: вырезали звезды на спине у пленных красноармейцев. В белой контрразведке это называлось «озвездить краснопузого». Жалость и сострадание были выброшены за ненадобностью с обеих сторон. Дошедшие до крайней степени озверения бойцы в бесконечной череде боев уже плохо отличали своих от чужих, правых от виноватых. Все потом. Вот когда наступит всепобеждающее царство пролетариата, тогда и разберемся.

Кровавый туман застилал глаза и ожесточал сердца. На войне нет места сомнениям. Задумался — считай погиб. Если враг не срубит, свои же схарчат. Пожалел идейно чуждого, значит, не веришь в светлые идеалы революции. Классово чужой ты нам. Прощай, бывший товарищ! Жаль, мы тебя сразу не разглядели, затаившуюся контру. Кровью старались повязать друг друга с обеих сторон. Сплотить ряды. Ни шагу назад. Чем больше крови на руках, тем лучше. А если по локоть в крови, так всеобщий почет и уважение. Между заградотрядовцами и контрразведчиками существовало негласное соревнование: кто кого переплюнет в кровожадности. Коллеги по цеху не жалели ни своих, ни чужих…

— Сам товарищ Котовский стал одним из зачинателей звездин. Герои Гражданской войны плохого не придумают. Сам всероссийский староста Калинин поддержал идею. У Михаила Ивановича звериный нюх на все нужное нашему общему делу. — Гертруда голосом выделил слово «нашему».

— Что это за звездины такие? — тихо поинтересовался Аким. С легендарным командармом ему приходилось лично сталкиваться. Котовский был горазд на всякие выдумки. От некоторых его придумок у белогвардейцев мороз по коже шел.

Председатель недоверчиво хмыкнул. Из города приехал, а таких вещей не знает. Он еще раз развернул мандат. Вроде все правильно. Синяя печать на месте. Подпись товарища Ковбасюка на месте.

— Так что это за мероприятие? — повторил вопрос Поплавков, забирая бумажный листок из рук председателя. Ему не понравился повторный осмотр документов. Только на зуб не попробовал всесильную бумагу. — А если кто-то не захочет звездиться? Несознательных элементов хватает. Да и не все еще приняли душой новую власть?

— Кто не захочет — заставим, — глаза председателя нехорошо блеснули. — Не вызвездил детей — не получишь справку из сельсовета. А без справки в город не попадешь. На ярмарке ничего не продашь. Ни колоска. — Гертруда показал мозолистую фигу в сторону двухэтажного дома за крепким забором без щелей. Доска к доске. Первый этаж каменный, второй деревянный. Крыша крыта листовым железом. Похоже, там жил несознательный элемент.

— Фиг тебе с маслом, а не торговля, купчина толстопузая. — Похоже, в доме под железной крышей жил идеологический оппонент, и он в одностороннем порядке продолжал неоконченный спор. — Мы тут пашем. Горбатимся. Ворочаем… Так вот звездины начнутся с утра пораньше в сельсовете. Милости просим на торжество нового духа. Пиршество революционного разума. А звездины — революционная инициация младенца. Конечно, этот обряд имеет революционный смысл. Мы противопоставляем его крещению. Не во всех деревнях и селах нашей губернии… области у председателей хватает решимости. Слабаки. Надо размыть и исковеркать старые традиции. Тысячелетиями дурили народу головы.

— Размыть и исковеркать, — эхом повторил Аким. Где-то это уже слышал? Ах да, на съезде в зимнем Петрограде.

Инквизитор вспомнил, что на Сормовском заводе постановили встречать Новый год 1 мая. Также стоило ждать «комсомольское Рождество» и «комсомольскую Пасху». На память пришел календарь, виденный им в Наркомате путей сообщения. Крупными буквами сообщалось: «Четвертый год Октябрьской революции». Ниже и мельче указывался год христианской эры. Сверху спустили указание: подлинная история человечества ведет отсчет от 7 ноября 1917 года.

Председатель продолжил, не обратив внимания на слова уполномоченного:

— Необходима серьезная и планомерная идеологическая борьба. Обряды крещения, венчания и отпевания признаны контрреволюционными. Мы их заменили на звездины и на красные свадьбы и красные похороны. Мы положили конец обряду, который веками ставил на людях клеймо «раба божьего». Надо сдвинуть беспартийные массы в сторону нового быта советской деревни. Хотя зачем я это все вам рассказываю? Придете, сами все увидите собственными глазами. Недолго осталось. Пойдемте, я покажу вам дом, где жить будете. Отдохнете с дороги, то да се. — Председатель жестом фокусника выудил из внутреннего кармана ключ, будто знал, что он сегодня пригодится. — На постой вас надо определить. Дом пустует с весны.