Читать книгу - "Имя нам - легион - Александр Сивинских"

Мы подскочили к нему одновременно с соседним звеном. Наум профессионально пробежался по окровавленной шее аборигена пальцами в поисках пульса и сказал ошеломленно:

– Да он живой!

* * *

Однако главной неожиданностью, которую преподнес нам туземец, оказалась вовсе не его феноменальная живучесть. Он был, по всей видимости, воином! Не пахарем, охотником или кузнецом, взявшимся за оружие по необходимости, – профессионалом. Поверить в это было трудно, но пришлось. Аргументами были: великолепный узорчатый доспех – из толстой кожи, густо усеянный чеканными, узорчатыми металлическими бляхами на упругом каркасе из непонятного материала вроде китового уса, обнаруженное неподалеку верховое животное (знакомый нам пятнистый бык с бешеным взглядом) под броней из костяных пластин и – оружие.

Оружие вызвало у нас тихий восторг и шумное недоумение. Большие Братья что-то проглядели, – говорило оно всем своим совершенным видом. Это было… как бы сказать поточнее?… – что-то вроде кайла или ледоруба на ухватистой полутораметровой рукоятке, обмотанной сыромятным ремешком. Более длинная сторона кайла – трехгранная, как стилет, несколько искривленная и очень острая – походила на хищный птичий клюв, а другая – с плоским, закругленным, пешнеобразным концом, тоже бритвенно-острым, идеально бы подошла для сковыривания хонсачьих броневых макушек. Материал, из которого было сделано навершие секиры, – бело-голубой, гладкий, матовый, – не носил следов механической обработки. Скорее всего он был изготовлен методом прессования из металлического (а то и керамического) порошка. Налицо было вмешательство сторонних, высокотехнологических сил, неизвестных Терре.

Прибывшая на наш зов Василиса первым делом разогнала всех, кроме Березовского, еще не закончившего процедуры первой доврачебной помощи, и принялась наговаривать вполголоса в ларингофон, попутно обшаривая раненого дабагца. Найденные анахронизмы (или, если угодно, артефакты) она складывала в свой ранец.

Четвертый взвод, руководствуясь приказом батал-куратора, отставил на время прочесывание и бродил окрест. Судя по вопросам, которыми нас забросали по линии связи соседи слева и справа, их тоже тормознули, не объяснив толком причин.

Первым заголосил Павлуша Мелкий, потом подхватили близнецы, а потом взревели и мы с Генриком. Да уж, дабагский ратник, прежде чем свалиться под дерево, успел потешить удаль молодецкую, ничего не скажешь. Всего мы насчитали шесть дохлых хонсаков, а один был еще жив, и Бородач добил его из карабина.

У большинства трупов в качестве смертельной присутствовала всего одна небольшая, но глубокая наклонная рана от трехгранного острия кайла с входным отверстием точнехонько между панцирем и шапочкой. У каждого, повторяю, одна! Р-раз – и кирдык! Высший пилотаж! И по-видимому, огромный опыт. Нижние же части тел хонсаков, изуродованные до крайности, определенно побывали в контакте со страшными копытами быка, подкованными тоже, кстати, отнюдь не в доисторической деревенской кузне.

Сопоставив все факты, даже ваш покорный слуга, при всей моей тупости, оказался способен прийти к выводу, что хонсаки и дабагцы – давнишние знакомые, причем у вторых имеются могущественные, хоть и не слишком афиширующие себя, союзники.

То же, очевидно, пришло в голову Василисе. Но, разумеется, значительно раньше. Она приказала собрать трупы в кучу, выставить пост, а остальным перекуривать и ждать дальнейших указаний. Сама при том вела радиопереговоры на все более высоких тонах и, кажется, даже грязно ругалась по-своему. С чего я взял, что грязно? Тон был именно такой, не ошибешься.

А у меня, видимо, сгорел последний адреналин, и начался крутейший отходняк: мышцы ослабли, на душе сделалось муторно.

– Между прочим, – сказал я, взирая на растерзанные останки хонсаков, – цветок раффлезия, самый крупный цветок в мире, который достигает метра в диаметре и выглядит как куча разлагающегося мяса, пахнет падалью. Запах привлекает к нему насекомых-опылителей. И еще о падали… – Мне показалось, что к рукам пристали ошметки окровавленной рачьей плоти, и я принялся тереть их травой, поливая из фляги. – Вот послушай, Генка: Кончилось побоище, падаль – пища воронам; тыщи гениталиев, орды рук и ног. Поглядел на мерзость я, что гниет по сторонам, окатил бензинчиком, плюнул… и поджег…*

Заслышав мою, довольно громкую декламацию, начал подтягиваться личный состав. Закончила ругаться и подошла и Василиса. Весьма кстати, промелькнула у меня злорадная мыслишка. Богатырь из стихотворения, победивший иноземную рать привычным для русских вояк оружием, как раз собрался предаться релаксации:…приустал я, молодец (дуб, чай, не пушиночка), пал в траву душистую, в сладкие овсы. Глядь: ко мне лебедушкой – давняя блондиночка. Улыбнулась скромненько… и сняла трусы. Опустился занавес. Неча пялить зеночки, как пыхтит-старается бойкий молодец между разведенныя девичьи коленочки: трах пошел нешуточный. Сказочке конец…

Давняя блондиночка вспыхнула как маков цвет. Вот уж, кажется, от кого не ожидал. Я сделал вид, что ничего не заметил, и спросил заржавшую публику:

– Правда, здорово? Сам сочинил. Былина о сильномогучем витязе Еруслане Лазаревиче и заморской девке-распутнице Монике. Но это был финал. Не могу рассказать полностью, потому что не все помню, но кратенько, если интересуетесь, постараюсь. Вообще-то былина эта эпический размах имеет. – Меня, чувствовал я, понесло. – Там в начале Еруслан тащится на пляже, травку покуривает, пивко потягивает, вдруг к нему подбегает красотка завидных угодьев: Зубки жемчуговые, глазки голубые, щечки – словно персики, губки – алый мак, талия осиная, косы золотые, – и начинает стыдить сквозь горючие слезы… Ты, – говорит, – лежишь на солнышке, аж дымится задница, а на Русь надвинулась страшная беда! Стерва иноземная – Моника-развратница, что грешила с Клинтоном, движется сюда! Окружают Монику разные отбросы: курвецы педрильные, факари ослов, некрофилы мерзкие, старцы-фаллососы, хакеры да ниггеры… в общем, нету слов! А сама-то блудница, Моника-шалава…

– 3-зат-ткнис-с-сь!!! – жутким, заикающимся и шипящим одновременно шепотом сказал Генрик и вознес над моей головой кулак.

– Молчите, проклятые книги, – с печальным достоинством сказал я, отмечая краем глаза прибытие штабного транспортера. – Пошел ты, Гена, понял, цензор хренов?! Не нравится – не слушай, а врать не мешай. Так вот, значит, а сама-то блудница, Моника-шалава…

Кулак обрушился.

* * *

Единственный способ одолеть мою словесную диарею – отвесить доброго леща. Это знает Генка, знаю и я, поэтому стараюсь не обижаться. Однако гуля на лбу, оставшаяся от применения им кардинального средства, признаюсь, побаливала все равно. Она-то и отвлекала меня от суеты, происходящей вокруг.

Легион вовсю готовился к драпу из Онуиса Дабага и наспех подчищал следы. Наверное, облажавшиеся Большие Братья судорожно соображали, удастся ли проникнуть в здешние секреты. По крайней мере целые выводки шмелей уже гудели, разминая крылышки перед массированным шпионским нашествием на планету.