Читать книгу - "Звездные морпехи - Йен Дуглас"

Дойдя до плаца рядом с казармой, он остановился. Было восемь утра, и специальная команда под звуки гимна поднимала под моросящим дождем самый звездно-полосатый флаг. Гарроуэй замер на месте и вытянулся по струнке, отдавая ему честь.

Эта короткая церемония была для него чрезвычайно важна, особенно если учесть, что, судя по всему, никаких Соединенных Штатов больше не существовало, равно как и Федеративной Республики Америка. В этом крошечном уголке рассыпавшегося осколками мира морпехи первой дивизии жили между памятью о цивилизации и темной, варварской реальностью.

Гарроуэй перешел тропу – некогда широкую дорогу для колесного транспорта, а теперь усаженную с обеих сторон Деревьями дорожку – и оказался на священной земле.

В конце двадцать первого века над этой священной парковой зоной возвели стовосьмидесятиметровый купол из прозрачного стекла, чтобы защитить монумент от губительных последствий кислотных дождей. Сейчас от купола ничего не осталось – пять недель назад его сорвало ураганом, налетевшим с Атлантики во время космического Армагеддона. Однако знаменитая бронзовая статуя – более двадцати трех метров в высоту, включая флагшток, – выстояла. Пять фигур стояли рядом, поднимая флаг – точная копия двухмерного фото, снятого Джо Розенталем. В бронзе были запечатлены пятеро морпехов и морской санитар, каждый десять метров в высоту: сержант Майкл Стрэнк, капрал Харлон Блок, рядовой первого класса Франклин Р. Саусли, рядовой первого класса Айра Хейз и матрос второго класса санитар Джон Брэдли. Розенталь сделал снимок – который позднее принес ему Пулитцеровскую премию – на вершине горы Сурибачи, самой высокой точке крошечного вулканического атолла под названием Иводзима, 23 февраля 1945 года. Из шести изображенных на нем людей, трое – Стрэнк, Блок и Саусли – позднее погибли во время боев у этого самого атолла.

Американский флаг, развевающийся на слегка наклонном флагштоке согласно президентскому декрету от 1961 года двадцать четыре часа в сутки, был сорван ураганом. Однако три недели назад, вскоре по прибытии на базу, морпехи подняли новый – семьдесят две звезды, расположенные концентрическими кругами на синем фоне, тринадцать красных и белых полос, символизирующих тринадцать первых штатов. Сейчас этот флаг уныло повис под мелким противным дождем, словно тоже пал духом.

Гарроуэй снова вытянулся по стойке ‹смирно›, отдавая флагу салют.

После чего с трепетом в сердце приблизился к монументу. Основание из серого шведского гранита; на золотых табличках выгравированы названия и даты всех боевых операций, в которых принимал участие корпус морской пехоты. Здесь же надпись: ‹В память о солдатах корпуса морской пехоты США, которые отдали свои жизни родной стране начиная с 10 ноября 1775 года›. Была и вторая надпись – слова флотского адмирала Честера Нимица, сказанные им по поводу высадки на черные пески Иводзимы: ‹Редкостная доблесть была обычной вещью›.

Правда, мемориал был посвящен не только тем, кто штурмом брал атолл. Он был в честь всех до последнего морских пехотинцев, которые погибли, служа родине, – начиная со времен Американской революции и до тех восьми морпехов, которые отдали свои жизни, сражаясь против сепаратистов на Эридане во время восстания Эостре 2301 года.

Гарроуэй посмотрел на последнюю табличку в этом длинном списке. Интересно, добавят ли к ней новую? Сколько славных морпехов отдали жизни, защищая Землю вдали от нее в Поясе астероидов.

Нет, кто-нибудь наверняка это сделает. Не сейчас, так позже. Гарроуэю вспомнилось, что, когда над Сурибачи подняли флаг, Джеймс Форрестол, находившийся на борту американского военного транспорта в нескольких милях от этого места, якобы сказал своим офицерам: ‹Поднятие флага над Сурибачи – это гарантия существования морского корпуса еще на пятьсот лет вперед›.

Гарроуэй выполнил при помощи вживленного в мозг процессора кое-какие вычисления. Сражение при Иводзиме состоялось триста шестьдесят девять лет назад. Что ж, если предсказание Форрестола верно, то у них в запасе еще сто тридцать один год. И возможно, теперь от них, от морских пехотинцев, зависит, будет ли в ближайшие несколько столетий существовать такая страна, как США, или нет.

Обойдя монумент, Гарроуэй подошел к лазерной пушке на высоком берегу реки Потомак. Сидевший позади баррикады из мешков с песком сержант Хатауэй поднял на него взгляд.

– Эй, привет! Что принесло тебя сюда в дождь?

– Проверка периметра базы. Ну как, все тихо?

– Пока вроде бы да. Думаю, мародеры махнули на это дело рукой и отправились по домам.

– Замечательно, лишь так оно и было. Не советую расслабляться. Особенно когда вместо родной страны мы вернулись в кучу дерьма.

– Понял.

Гарроуэй обвел взглядом прилегающую местность. Мемориал стоял на возвышенности, с которой открывался вид на остров Теодора Рузвельта посреди Потомака – вернее, то, что еще недавно было островом. На противоположной стороне располагался центр Вашингтона, округ Колумбия. Правда, сейчас его было практически не видно из-за завесы мелкого дождя и тумана. Из-за густой облачности ранние утренние часы казались почти сумерками – та же темень, то же уныние.

К счастью, приливные волны, дошедшие сюда с Атлантики, растеряли часть своей разрушительной энергии, пока катились по Делавэру и Мериленду. К тому времени, когда они достигли столицы, их мощь уже порядком иссякла, но и этого хватило, чтобы разрушить не только здания, но и защитный стеклянный купол над парком между зданием Капитолия и монументом Джорджу Вашингтону. Кроме того, под натиском волн резко поднялся уровень воды в Чесапикском заливе и реке Потомак. В результате все, что располагалось ниже Джорджтаунских высот, оказалось под многометровым слоем ила.

Вода по-прежнему стояла высоко, подпитываемая непрекращающимися дождями, хотя ее уровень понемногу начинал снижаться. Потомак все еще был на десять метров выше своего обычного уровня. Прямо под памятником корпусу морской пехоты, там, где когда-то находился остров Теодора Рузвельта, сейчас виднелась лишь бескрайняя водная гладь. Центр имени Кеннеди на другом берегу реки также ушел под воду. Над водным пространством по-прежнему высились лишь уцелевшие каким-то чудом башня Уотергейт и монумент Джорджу Вашингтону. В пяти километрах двухстах метрах отсюда, если верить датчику на дисплее шлема, окруженный со всех сторон водой и обломками, на крошечном острове все еще поднимался полуразрушенный купол Капитолия.

Многие из массивных сооружений этого ‹города памятников›, как вот уже несколько веков называли Вашингтон, выдержали натиски воды и остались стоять. Теперь их некогда белые мраморные стены несли на себе грязные пятна; по ним можно было судить, какой высоты достигал уровень воды три недели назад и насколько он снизился с тех пор. А ведь этот белый мрамор некогда был лицом американской столицы – чистый, гордый, сияющий. Именно таким город представал миру начиная с девятнадцатого века. Более скромные районы Вашингтона, особенно в южной и восточной его части, приливная волна сровняла с землей, и теперь до самого горизонта над бесконечным водным пространством, словно сломанные зубы, торчали остатки зданий. Здесь встретили смерть миллионы людей. Однако многие успели скрыться от стихии. Они нашли спасение в северной и западной части города и теперь обитали на крышах многоэтажных музеев, отелей и прочих внушительных строений.