Читать книгу - "Живые и взрослые - Сергей Юрьевич Кузнецов"

На стеклянных дверях — табличка «Закрыто на спецобслуживание», но Володя Петров хозяйским жестом распахивает створки.

— А, Владимир Михайлович! — швейцар широко улыбается. — С супругой сегодня? Проходите, проходите! Столик в углу, как вы любите!

Монетка исчезает в широкой ладони, Володя с Наташей проходят в полупустой зал. Официант снимает со стола табличку «Заказано», отодвигает стул. Наташа садится.

Сегодня она — во франкском синем платье. Володя смотрит на жену, улыбается и раскрывает меню.

Наташа хихикает и показывает через стол — наверху затейливым шрифтом написано: «Прейскурант фирменных и старинных блюд живой кухни».

— Даже когда хотят как у мертвых — все равно не могут, — говорит она, — хоть что-нибудь надо обязательно испортить. Почему не написать по-нормальному — «Меню»?

«Действительно, — думает Володя, — почему мы всегда всё делаем так тупо и неотесанно? Неужели это никогда не изменится? Как же мы ошибались тогда, лет двадцать назад!»

По работе Володя часто бывает в этом ресторане, привык к нему и не замечает, как сквозь роскошный декор пробивается обычное убожество. Сегодня он смотрит вокруг Наташиными глазами, и ему немного неприятно.

— Да и интерьер так себе, никакого дизайна, — говорит он, с удовольствием перекатывая на языке мертвые слова.

Официант принимает заказ и гордо удаляется.

— Заметила, какая у него улыбка? — говорит Володя. — Умеют же улыбаться. Для каждого — своя улыбка. Кому — подобострастная, кому — покровительственная, кому — презрительная.

— А нам какая? — спрашивает Наташа.

— Нам — дружелюбная, — говорит Володя. — Это потому, что я знаю, сколько на чай оставлять.

Наташа хихикает.

— Помнишь кафе «Приморское»? — говорит она. — Тогда нам не до официантов было!

— Еще бы! — отвечает он. — «Две чашечки кофе, пирожное и бутылку тавридского портвейна».

Наташа чуть слышно прыснула. Володя очень любит этот ее смех — словно она хочет расхохотаться и сдерживается только усилием воли.

Так же она смеялась, когда уже в столице они снова решили сходить в ресторан, а швейцар не пустил их, студентов. Сказал что-то вроде ходят тут или рано вам еще, помянул войну и Проведение Границ, когда такие же молодые ребята, как вы, а теперь… Володе было очень обидно, а Наташа только смеялась. Потом пошли в сквер с бутылкой портвейна, купленной в ближайшем гастрономе.

Зато теперь — куда хочешь можно идти, швейцары только двери распахивают. Жизнь определенно удалась.

— Сколько лет прошло, — говорит она.

— Пятнадцать лет без десяти дней, — быстро отвечает Володя.

В самом деле — легко посчитать: через десять дней после знакомства он ее и отвел в «Приморское». Хотел ухаживать красиво, как в мертвом кино.

Они тогда все вели себя немного как в мертвом кино: казалось, еще чуть-чуть — и все вокруг будет таким же, как показывали в трофейных фильмах, доставшихся после войны.

Возвращается официант:

— Простите, похлебки с курником нет сегодня, могу предложить щи в горшочке с гречневой кашей.

— Хорошо, пусть будут щи, — соглашается Володя.

Официант снова уходит.

— Похлебка с курником — это куриный суп? — спрашивает Наташа.

— Ну, не называть же его «бульон», — отвечает Володя, — мертвое слово, не забывай.

Она снова смеется — точь-в-точь как пятнадцать лет назад в Тавриде, когда они встретились в спортивном лагере мертвяза. Володя потом удивлялся — как он только не заметил ее раньше в институте? Наташа была на два курса моложе, но в коридорах-то они должны были встречаться? Куда он только смотрел целый год?