Читать книгу - "Хитрая затея - Михаил Иванович Казьмин"

новой артиллерии — снаряды. Да, что и как в моём бывшем мире было с бездымным порохом, я точно не помнил, зато мог без запинки произнести слово «тринитротолуол», помня и то, что для начинки снарядов он вполне годится. Тут хотя бы ясно, что именно с химиков спрашивать. Опять же, патроны с медными гильзами никто пока, кроме нас, не делает, так что и снарядные гильзы сделать нам будет проще, чем кому другому. Да и записку эту я генерал-воеводе отправлю после того лишь, как обсужу вопрос с отцом, дядей и братом. Ну и ещё кое-какие соображения относительно участия нашей семьи в развитии артиллерии и её боеприпасов у меня имелись, но это задача не на сегодня и не на завтра.

Покончив с писаниной, я велел подать чаю покрепче, без сахара, зато с медовыми и имбирными пряниками, и когда всё это разместилось на столе, устроился поудобнее в кресле, вновь предавшись размышлениям. Итак, как всё известное мне выглядит с учётом открывшихся обстоятельств?

Ташлин в Ярославле уводит из-под носа Чернова некую старинную рукопись, которую купец-собиратель считает исключительно ценной. Переполненный негодованием Чернов едет в Москву восстанавливать справедливость в том виде, в каком он её себе представляет, и ночью проникает в дом Ташлина, где нарывается на Данилевича. Тут я снова вынужден был взяться за карандаш и бумагу — появились у меня вопросы, и я посчитал полезным их записать.

Первым нумером шёл вопрос о том, какие именно древности оприходовала Палата государева двора после возвращения Ташлина из Ярославля. Я-то был уверен, что ценность рукописи Ташлин понял и сам, однако стоило точно убедиться в том, что он оставил её себе.

Сразу за ним шёл и второй вопрос: а где господин приказной советник был в ту ночь, когда Чернов забрался в дом?

Я было собрался записать и третий вопрос — что именно произошло между Ташлиной, Данилевичем и Черновым, но не стал. Доподлинно мы этого никогда уже не узнаем, поскольку все трое мертвы, но логично было бы предположить, что либо Чернов нашёл искомую рукопись, после чего Данилевич его застрелил и рукопись забрал, либо Данилевич застукал Чернова раньше и рукопись они искали вместе, после чего Данилевич убил ненужного свидетеля и рукопись опять-таки забрал. Да не так оно теперь и важно.

Поэтому третьим вопросом я записал совсем другой — узнать у Ташлина, почему он, заявив о пропаже жены, не указал, что подозревает её в краже принадлежавших ему древностей. То есть узнавать тут нечего, и так всё понятно — потому что ко времени обращения к губным Ташлин уже вернул себе украденное, ведь Антонина Ташлина была уже давно мертва. Зато очень интересно, что именно ответит Ташлин, при том, что любой ответ будет против него самого.

Просмотрев ещё раз записанные вопросы, с сожалением подумал, что хорошо было бы поставить их перед обыском у Ташлина, и поставить Крамницу, а не листу бумаги. Но царь дал отмашку, а я передал её Ивану Адамовичу… Кстати, с чего бы это государь переменил своё решение? Говорил же мне Леонид, что царь был против немедленного ответа на воровство… Хотя… Раскрыв укладку, где у меня хранились записи по делу, я нашёл оставленный мне Леонидом список с отчёта Палаты государева надзора. Ну да, он был отправлен царю, пока я учил тульских артефакторов, то есть между ним и дозволением царя на снятие всех ограничений с розыска прошло две с половиной седмицы, так что время обдумать своё решение у государя Фёдора Васильевича имелось. Объяснение такой перемены государем своего мнения я, прикинув и так, и этак, нашёл только в своей догадке относительно царского ко мне благоволения — ведь свободу действий для нас с Крамницем государь объявил сразу после моих слов о невозможности разделить розыск по воровству в Палате государева двора и по убийству Антонины Ташлиной. Получается, не к царю тут вопрос, а ко мне самому. Да уж, боюсь даже предположить, что царь от меня за этакую благосклонность потребует…

Я вернулся к нашей запутанной истории и записал четвёртый вопрос: как Ташлин узнал, что в доме был кто-то чужой, помимо Чернова? Насколько я понимал, жена его могла свалить убийство вора на кого-то из слуг, но Ташлин был уверен, что Чернова застрелил именно её любовник. Знал об измене жены и раньше? Или что? На том вопросы по гибели Чернова у меня и закончились, я подвёл под их перечнем черту и принялся размышлять, стоит ли прямо сейчас собирать вместе вопросы по бегству Ташлиной, закончившемуся её смертью, или лучше будет подождать итогов обыска. В итоге решил подождать — вот уж в этой истории столько всего неизвестного и непонятного, что не сразу-то и сообразишь, о чём спрашивать.

День тем временем шёл обычным порядком — вернулась Варя, мы отобедали, отдохнули, супруга уделила некоторое время гимнастическим упражнениям, я обсуждал со Смолиным различные вопросы домашнего обустройства — а телефонного звонка от Крамница всё не было и не было. В конце концов я мысленно отпустил в адрес пристава несколько не самых приличных слов и мы с Варварушкой предались занятию куда более приятному, нежели сыскные дела или написание диссертации, а утром я, не дожидаясь звонка, сразу после завтрака направился в Знаменскую губную управу.

— Здравствуйте, Алексей Филиппович! Простите великодушно, я вчера с Ташлиным только ближе к ночи и закончил, не посчитал возможным беспокоить вас в такой час, — Крамниц совместил приветствие с извинениями, не иначе, для удобства. — Вы предпочтёте допросные листы прочитать или я вам расскажу?

— А давайте, Иван Адамович, совместим, — предложил я. — Сначала почитаю листы, а потом, если чего-то уточнить понадобится, у вас и спрошу.

Крамниц возражать не стал. Он выдал мне допросные листы, отослал из кабинета писаря и предложил мне место за освободившимся столом.

Начал я с описи изъятого имущества. Изъяли у Ташлина немало — и книг, и рукописей, и драгоценностей, и тот самый карабин тоже. К каждому предмету имелось кратенькое описание и указание на происхождение, разумеется, со слов самого Ташлина. Я, конечно, не знаток, но ничего похожего на какую-то ценную рукопись в описи не увидел. Если верить пояснениям Ташлина, все изъятые у него книги и большую часть рукописей он купил у частных собирателей в Москве и Твери, а две рукописи — на той самой