Читать книгу - "Эра негодяев - Александр Усовский"

— До встречи. — Одиссей положил трубку, сел на кресло, глубоко вздохнул.

Бог есть! И он дает ему шанс отомстить за Юрку Блажевича, отомстить тем, кто, походя, непринужденно, как траву — сминает человеческие жизни. Только бы не промахнуться!

* * *

Ладно, вот и поворот налево, на Ракошхедь. Впереди — корпуса аэропорта, но нам туда сегодня не надо. Нам надо поближе к взлетной полосе, в-о-о-н в тот лесок. Вернее, в лесопосадку.

Одиссей остановил машину у края густо насаженного абрикосового сада. С пригорка, на котором он стоял, отлично было видно поле аэродрома, взлетающие и садящиеся самолеты. Где-то примерно метров семьсот… Хорошо. Правее, ближе к комплексу зданий технических служб аэропорта — гужуются пассажирские лайнеры, белые, голубые; левее, как раз напротив посадки — стоят несколько серых аэропланов. US AIR FORСE. По вам, голубчики, и без надписей видно, откуда вы сюда прибыли и с какими погаными целями. Самолеты дальнего радиолокационного наблюдения и обнаружения 'Хокай', 'ястребиный глаз'. На горбу у каждой двухмоторной машины — тарелка радара. Стоят, будто уснули. И рядом ни охраны, на механиков… Странно. А-а, нет, есть охрана! Во-он трое дядек собрались в кучку, курят, о чем-то беседуют. Ружья свои небрежно за спину закинули, ни хрена не боятся. Конечно, кого им здесь бояться? Можно сказать, они сегодня находятся в объятьях дружественного венгерского народа. Вернее, лучших его представительниц. Впрочем, как говорил Дюла, они больше по украинкам. Те дешевле, и делу своему предаются более яростно и самозабвенно. Здешние их коллеги все на деньги переводят, а хохлухи все еще женские инстинкты не изжили…

Одиссей постоял еще пару минут, внимательно осмотрел все подходы к взлетно-посадочной полосе. Что ж, позиция более чем удобная…

Интересно, увидят ли операторы этого 'хокая' его пуск? У них же радар — мама не горюй! На метр в глубину земли должен видеть! Хотя как сказать… Неделю назад, третьего, сербы свалили самолет-невидимку, Эф сто семнадцатый. Причем чуть не зенитной артиллерией! Даже венгры, что американцам сладострастно задницу в этой ситуации лижут — и то показали, как юги радостно прыгают на обломках супер-пупер-невидимки. Причем раз десять, по всем каналам… Значит, не все еще у них тут совесть утратили, не всем еще убийство спящего безоружного ударом в спину кажется самым лучшим и эффективным решением проблемы. А по ходу, много тут еще нормальных людей! Жаль, молодежь уже не спасти. То есть 'завтра' у этой страны тоже не будет. Печально…

Эх, увидеть бы Герди! Хоть бы одним глазком, хоть бы на секунду. Интересно, какой она сейчас стала? Повзрослела, заматерела… Сколько ей сейчас? Пятнадцатого мая у нее день рождения, она у нас шестьдесят девятого года — стало быть, через месяц с небольшим ей уже тридцать исполнится. Большая уже!

Не прав я был, Герди. Никогда не было, нет, и, надеюсь, не будет времени Торговцев. Всегда было и всегда будет время Солдат. Просто торговцы сегодня захватили власть, средства массовой информации; тихой сапой влезли в умы, в чувства людей — и врут, врут, врут. Безостановочно и непрерывно — о том, что обман — это хорошо, что подлость — это 'умение жить', что предательство — всего лишь 'изменение жизненных приоритетов'. Что разврат — это 'свобода сексуальных отношений', а всякие грязные извращения, вроде педофилии — всего лишь 'способ самовыражения'. Что честь, доблесть, благородство — безнадежно устаревшие понятия, верность Отечеству смешна, да и вообще — нет никакого Отечества. Где тепло — там и Родина! Они извергают кубические километры, мегатонны лжи — потому что иначе им не удержаться. Они покупают тех, кто продается, и запугивают тех, кто боится — но никогда и ничего они не смогут сделать с теми, кто переступил свой страх, с теми, кто не меряет жизнь на сумму прописью. Они пытаются убедить нас, что наше время — это время торговцев, что наступила, наконец, столь желанная ими Эра негодяев — но сами прекрасно понимают, что это лишь ловкий обман, трюк, пустая и дутая иллюзия. Очень скоро этот дутый пузырь лопнет — и я, моя солнечная, моя любимая Герди, сделаю все, что в моих силах, чтобы это произошло как можно быстрей.

Ты была права, моя маленькая верная Герди! Тогда, в девяносто втором, впереди у нас было Время Негодяев — и не все из наших с тобой знакомых его пережили; многие, перестав быть людьми, превратились в машины для зарабатывания денег — и их уже не спасти. Мне стыдно сейчас об этом говорить, но ведь я тоже тогда поддался этим соблазнам — как ты меня, наверное, презирала в глубине души!

Но мне не стыдно сегодня смотреть в твои глаза — потому что я больше не торговец. Миллион лет прошло с того времени, как я снова стал Солдатом. И не только я — нас с каждым днем становится все больше и больше. Потому что приходит время, и каждый мужчина, отложив в сторону все свои дела — молча берет в руки винтовку. Ибо время разговоров, время лжи, Эра негодяев — заканчивается; и наступает Время Оружия. Завтра я возьму в руки то оружие, которое мне предоставила в руки судьба — пусковую трубу зенитного комплекса — чтобы с ним в руках выступить на защиту моих братьев и сестер, которых сегодня убивают хозяева вот этих серых самолетов. Убивают безоружных, спящих, ударом в спину — и считают это наиболее эффективным способом решения проблемы. И завтра я, сержант Александр Леваневский, солдат моей страны, встану на линию огня — чтобы своим слабым телом защитить людей от нелюдей.

Конечно, мой выстрел не будет очень уж громким — там, на юге, сегодня выстрелов гораздо больше; там мои братья вступают в неравный и жестокий бой с многократно превосходящим их по силам врагом. Но я знаю, что обязан сделать свой выстрел — просто для того, чтобы остаться Человеком. Как остался человеком мой друг Юрка Блажевич, которого они убили — просто так, ни за что, походя, зная, что это убийство безоружного никто и никогда не ответит. И я смогу завтра отомстить и за его погубленную жизнь — если, конечно, не промахнусь. А я не промахнусь!

Наверное, мы не победим; даже скорее всего не победим. Завтра нас сломают, и над могилами наших павших товарищей уцелевшие подпишут капитуляцию — враг пока неизмеримо сильнее нас, и завтра он будет праздновать свою победу. Что ж, мы готовы к этому. Но завтра жизнь не кончается — потому что будет еще 'послезавтра'. И вот послезавтра наши мальчишки, повзрослев и прочтя книги о нашей безнадежной борьбе — однажды молча возьмут в руки винтовки. Потому что не может человек жить без чести и достоинства, без Родины, без веры — иначе он перестает быть человеком. И наши мальчишки, взяв в руки оружие, уйдут в свой бой — чтобы остаться людьми. И тогда, может быть, они победят.

Вот именно для этого я и сделаю завтра свой выстрел.

* * *

— Гляньте, товарищ следователь!

— Что такое, Козырев?

— А вы подойдите сюда! — И молодой сержант протянул навстречу следователю какую-то пластмассовую коробочку.

Возле разбитой, обгоревшей 'Ауди', лежащей на самом дне оврага, толпилось несколько сотрудников дорожно-патрульной службы. Фотограф, сделав все необходимые снимки, упаковывал свою аппаратуру, 'Скорая помощь' только что отъехала, увозя в своем чреве изувеченный и обгоревший труп 'неизвестного мужчины приблизительно пятидесяти лет', как набросал в своем блокноте следователь, вызванный на место катастрофы; лежащая в глубоком овраге шикарная некогда иномарка на рассвете привлекла внимание случайного патруля ДПС, и вот уже шесть часов служила предметом разбирательств полутора десятков человек, представляющих разные ветви правоохранительной системы.