Читать книгу - "Звездный табор, серебряный клинок - Юлий Буркин"

Когда я остановился, слушатели разразились такими бурными овациями и даже повизгиваниями восторга, словно я, как минимум, исполнил каприччио Паганини. Хотя, по мне, так еще неизвестно, что круче — каприччио Паганини или «Bip Вор» Мак'Картни.

— Вы нам споете что-нибудь? — окончательно оборзев и пьянея от своей борзости, спросил Филипп. — Что-нибудь из вашего времени. Ваш русский мы знаем.

— Ладно, — усмехнулся я. — Сегодня можно. Но учти: завтра за такую фамильярность с царем будешь гнить в карцере.

Не знаю, есть ли сейчас в армии карцеры, но то, что сказанное мной угроза, Филипп явно понял и слегка побледнел.

Что же им сыграть-то?

Легкость во всем теле, ощущение свободы и скорой победы подняли из недр моей памяти одну, давным-давно написанную мною песенку в стиле Макаревича. А что? Хорошая песенка. Намереваясь поразить слушателей древностью даты, я заявил:

— Написано в одна тысяча девятьсот девяносто пятом году.

Затем поставил до-мажор, прошелся по струнам быстрым перебором и, двигаясь в басу вниз, запел:

У меня был друг по фамилии Флюгер,

Он всегда и во всем был прав,

Оттого, что знал, куда

Дуют ветра.

Он мне часто доказывал с остервенением,

Что свободен во всем и смел,

Но подул ветерок, он сменил направление,

Уверяя, что сам захотел.

У меня был друг по фамилии Парус,

Он твердил: «Я всегда лечу

Только в те края, куда

Сам захочу».

Но подул ветерок, и упругий, как зонтик,

Мчится парус куда-то вдаль;

Вон он — алым пятном виден на горизонте,

Это он покраснел от стыда.

Кто бы ни был я сам, я судить их не вправе,

Оттого, что и сам не свят,

Но и я беру в друзья

Не всех подряд.

Если кто-то твердит: «Нет свободы на свете»,

Я руки не подам ему.

Я ищу тебя, друг, по фамилии Ветер,

Мне так скучно летать одному.

Сделал паузу и повторил в замедленном темпе:

Я ищу тебя, друг, по фамилии Ветер,

Мне так скучно летать одному.

Остановился и огляделся, уверенный, что сейчас-то они и вовсе лопнут от восторга. Но мои «подданные» смотрели на меня тупыми взглядами, а иногда и коротко переглядывались между собой с какими-то подозрительными ухмылочками.

Текст они не поняли, что ли?

«Что, «древнерусский» плохо учили?» — хотел спросить я. Но вместо этого вопрос задан был мне:

— А что… — осторожно-осторожно начал один голубоглазый, видно, самый смелый «пчеловод» отдыхающей смены, — разве в двадцатом веке уже был изобретен мнемогравитат?..

Я не сразу понял смысл этого вопроса. А когда понял, слегка разозлился. Вот же придурки! Как мне им объяснить, что под словом «летать» я, сочиняя эту песню, подразумевал быть свободным, а не реальный физический полет?.. Да никак не объяснить. И не буду я этим заниматься. Пусть лучше считают меня вруном. Хоть это и нежелательно.

Я спросил смельчака:

— Ты уверен, что понял песню правильно?

— Нет, — честно признался он.

— То-то и оно, — кивнул я. — Подумай как-нибудь на досуге. Сумеешь понять, я подам тебе руку.

В сердцах я опрокинул в глотку остатки водки, вернул балисет хозяину и спросил Филиппа:

— Не пора?

— Пора, — согласился он, глянув на часы, и поднялся.

Поднялся и я. Но, прежде чем двинуться к выходу, Филипп сказал:

— Простите, государь. Я поражаюсь вашей выдержке. Неужели у вас нет вопросов ко мне?

У меня были вопросы. Масса вопросов. Но я собирался задать их первому лицу, а не заместителю.

— Нет, — твердо ответил я.

— Тогда… От лица моих товарищей я хочу поблагодарить вас.

— За что? — удивился я.

— За все, — значительно произнес он. — О сегодняшнем дне я, да и все мы будем рассказывать внукам. А они еще и не поверят… Мы не присягали вам на верность, у нас не было на это времени. Мы еще сделаем это — в более торжественной обстановке. Но и сейчас мы клянемся служить вам верой и правдой, не жалея живота своего. Клянемся? — глянул он на товарищей.

— Клянемся! — хором отозвались те.

Я почувствовал, что к горлу моему подкатил комок. Вот же, блин. Стоит выпить, и ты становишься чувствительным, как барышня.

— Ладно, — махнул я рукой, чувствуя, что мой голос предательски дрогнул. Погнали за дядюшкой Сэмом.

— Одна маленькая формальность, — сказал Филипп мне уже в коридоре. — В наши корабли, а они военные, физически способны войти лишь люди, имеющие статус социальной значимости не ниже определенного.

— Вы хотите сказать, что я не имею права лететь с вами? Так что же вы морочили мне голову?!

— Я хочу наделить вас этим статусом. Точнее, разблокировать его.

— Что это значит?

Филипп слегка замялся, но продолжал:

— Открою один секрет. Мне не хотелось бы говорить об этом, но я не могу быть с вами не откровенным…

— Так в чем дело? Говори. Я слушаю.

— Сэмюэль наделил вас способностью управлять гравигенераторами. Обычно одновременно с этим человек получает один из самых высоких статусов социальной значимости. Но Сэмюэль поосторожничал и, наделив вас таким статусом, заблокировал его.

— Все ясно, — кивнул я, думая про себя: «Вот же свинья… Скольких опасностей мог бы я избежать, не «поосторожничай» дядюшка Сэм…» — Так действуй, — кивнул я Филиппу. — Что для этого надо?

— У нас есть специалист. Пройдемте в его кабинет.

* * *

Мы — пятьдесят вооруженных до зубов «пчеловодов», Филипп и я — высыпали под открытое небо. Аджуяр, конечно же, будет рвать и метать, что я не прихватил ее с собой. Но это не так уж сильно волнует меня… С удивлением я обнаружил, что утро еще не настало. На улице царила тьма, и Филипп с гордостью шепнул мне:

— Это Сэмюэль добился того, чтобы эта часть города не освещалась.

Я не совсем понял, что в этом хорошего. Конспирация? Я промолчал, вдохнув полной грудью воздух и чувствуя по его свежести, что приближается гроза.

— Разобрались в колонну по три, — негромко скомандовал Филипп и стал медленно подниматься над землей, одновременно двигаясь вперед. Я последовал его примеру, и тут же справа и слева ко мне пристроилось по бравому молодцу. Я глянул назад. Мы летели ровным строем, Филипп двигался рядом, чуть поодаль. Таким образом, я находился в центре первой шеренги, и то, что я был в положении рядового бойца, мне понравилось. Я не хотел быть знаменем. Я хотел быть реальной боевой единицей.