Читать книгу - "Рай под колпаком - Виталий Забирко"

— У вас же катер есть… — попытался я пристыдить его. Я и в нормальное время не принимал вещизм.

— Какой еще катер?

— На даче у причала стоит. Вы же сами, наверное, при проектировании поместья заказали.

— Не путайте меня с Хемингуэем! — с апломбом заявил писатель. — Это морская рыбалка с катера хороша, а на щуку нужно ходить на резиновой лодке.

— А как насчет запрета рыбной ловли? — продолжал я. Будто бес в меня вселился нотации читать или заразился высокой моралью от прелестной «новообращенной самаритяночки» в универмаге. — Весна, нерест сейчас…

Бескровный прекратил трамбовать лодку и настороженно посмотрел на меня. Но спросил чисто по-нашенски:

— Вы думаете, рыбнадзор сохранился?

Я тяжело вздохнул.

— Вряд ли… Скорее всего, упразднена и милиция. — Тут я вспомнил гибэдэдэшника на околице города и взял свои слова обратно. — Разве что одного милиционера, и то исключительно ради нас, оставили. У них ведь все на сознательности, честности базируется.

— Тогда не морочьте мне голову! — отрезал Бескровный. — К совести он моей взывает… Когда все совестливые, должен быть хоть один бессовестный.

И именно в этот момент мое сознание обдало морозным холодом. Тело охватила слабость, ноги стали ватными. Я поставил сумку на асфальт и присел на ступеньки.

Бескровный наконец-таки запихнул тюк с резиновой лодкой в багажник и захлопнул крышку.

— Валентин Сергеевич, — тихо сказал я, — о чем мы с вами спорим? Бред какой-то… Мир катится в тартарары, а мы судачим о рыбной ловле, о рыбнадзоре…

Лицо писателя посуровело, он исподлобья посмотрел на меня.

— Это какой мир вы имеете в виду? — жестко спросил он. — Наш, конкретный, в котором мы с вами жили? А его уже нет — мы с вами живем совершенно в другом Холмовске, и возврата к прошлому не будет. Или вы имеете в виду мир за пределами купола? А что вы, лично, можете сделать, чтобы предотвратить ядерную катастрофу? Что?! Вы уж, Артем, извините, но я скажу как рядовой обыватель, в свое время переживший истерию преддверия атомной войны во время Карибского кризиса. Вы что, думаете, тогда все бросали свои дела и прятались по бомбоубежищам? Ничего подобного — продолжали жить, работать, рожать детей, потому что НИЧТО ОТ НАС НЕ ЗАВИСИТ! Не мы будем решать, нажимать или нет кнопку «Пуск». И поэтому я хочу просто жить и наслаждаться жизнью. Сколько бы ее ни осталось.

Он как-то неуверенно, почти заискивающе улыбнулся, лицо его разгладилось.

— Относитесь к жизни проще, — сказал он, — не надо быть фаталистом. Жизнь у нас одна… Поехали.

Я встал, поднял сумку.

— Поехали.

Прав был Бескровный, ничего от нас не зависело. Хоть головой о стену купола бейся, ничего не изменишь. Но становиться на позицию обывателя — будь что будет — я не собирался. Не могу предотвратить вторжение, не в моих силах отменить начало ядерного конфликта, но выяснить, кто такие пришельцы и какие цели они преследуют, обязан. В конце концов, я человек, а не безропотное животное, и совесть у меня есть. И душа болит.

На даче нас встречал Пацан. Урчанием и требовательным мявом.

— Чего разорался? — добродушно пророкотал Валентин Сергеевич, выбираясь из машины. — Никто, родной, бросать тебя на произвол судьбы не собирался.

Кот, задравши хвост, крутился у его ног. Я прошел к бассейну и увидел у столика блюдце с нетронутым самодельным «Whiskas».

— Пацан, кушать! — позвал я.

Кот черной стрелой метнулся ко мне, понюхал блюдце и опять разразился мявом.

— Так кого за уши надо таскать? — спросил я Бескровного.

— М-да… — разочарованно протянул Валентин Сергеевич. — Кошачий кулинар из меня не ахти какой. Идем, котяра, на кухню, гриль тебе приготовлю.

И он ушел в сопровождении Пацана, не перестающего жалобно мяукать.

Я отвел машину к парапету, чтобы она весь день стояла под солнцем, взял с заднего сиденья сумку и спустился в гараж. Здесь, в слесарной мастерской, разложил на верстаке аппаратуру, включил паяльник и занялся делом.

Приблизительно через час в мастерскую заглянул Бескровный.

— Вот вы где! А я обыскался. Чем занимаетесь?

— Наслаждаюсь жизнью, — съязвил я.

— Да бросьте вы дуться, — примирительно сказал они присел на верстак. — Я что, не прав? Против кого вы собираетесь бороться? Вы пришельцев воочию видели? Ну ладно, одного полупришельца с обрыва в реку сбросили, а где остальные? В кого из автомата палить? Да и автомата у вас нет…

Не отвечая и не поднимая головы, я продолжал впаивать микросхему в радиотелефон.

— Один в поле не воин, — назидательно изрек он, покачивая ногой.

— А вы на что? — все-таки не выдержал я. — Вы — второй. Или умываете руки?

Валентин Сергеевич глубоко вздохнул, помолчал.

— Нет, — наконец сказал он. — Я воевать не буду. Мне этот мир нравится гораздо больше, чем тот, что остался за стеной Купола.

— Ка-анешно, — процедил я. — Здесь особняк с садом в несколько гектаров, дармовая жратва, халявный коньяк, а там — нищета. Будь все это у вас там — сейчас бы зубами скрежетали и с голыми руками на пришельцев бросались.

— Ошибаетесь. — Бескровный перестал качать ногой и покачал головой. — Во-первых, в том мире у меня никогда ничего не было бы, потому что большие деньги делаются на крови и подлости, и альтернативы этому нет. А я для такого чересчур порядочный человек. Даже случись обыкновенная война, никогда не пошел бы воевать, не взял бы в руки оружие, потому что воевать за современную Россию — это все равно что участвовать в криминальной разборке за чужую личную власть.

— Все? — спросил я после некоторого молчания.

— Все.

— А во-вторых?

— Что — во-вторых?

— Вы сказали — во-первых, значит, должно быть и во-вторых.

— Ах да. Во-вторых… Я говорил о своей порядочности, но моя порядочность, по сравнению с порядочностью людей под куполом, ничто. И я им в этом чрезвычайно завидую. И радуюсь, что такое возможно, а то я к концу жизни окончательно разуверился в человечестве.

— Выходит, вы видите в нашествии одни плюсы?

— Да. И наиглавнейшим плюсом считаю то, что люди под куполом руководствуются исключительно моральными, а не материальными критериями жизни. А если приплюсовать к этому интеллект и продолжительность жизни в восемьсот лет, то только это перевесит все возможные минусы.

— А вы уверены, что модификация сознания — это навсегда? Сегодня они такие — высокоморально устойчивые, а завтра, глядишь, похмелье наступит.

— Это ж почему, позвольте спросить? В честь чего, как вы говорите, «похмелье» наступит? Не надо высасывать выводы из пальца.