Читать книгу - "Судьбы местного значения - Владислав Валентинович Стрелков"

инструктора, согласно этого графика, — в руках командира инструкторов волшебным образом появился листок, — распределяемся по учебным группам. Первое отделение сегодня берут, — майор посмотрел в листок, — Лейтенант Андреев, сержант Степаненко, инструктор Гаврилов, сержант Котомин. Ведете курсантов в первый учебный класс.

Трое военных и пожилой мужик отошли в сторону.

— Второе отделение — лейтенант Денисов, сержант Бесхребетный, сержант Мишин, инструктор Пырьев. Второй учебный класс…

Пырьев стоял чуть в раскоряку. Кавалерист? Как он вышагивал, Семен видеть не мог — инструктор слева-сзади был. На лице у него шрам, пересекающий лицо наискось. Семен предположил, что от сабли.

Пока майор распределял инструкторов по группам, многие наблюдали прохождение курсантских коробочек. Как прошли две последующие коробочки инструктора видеть не могли, зато сейчас воочию могли оценить марш остальных учебных групп. Особенно выделялся учебный взвод ПВО. Точнее не совсем ПВО. На построении шепнули — все девчата студентки с математического факультета, пошли служить добровольно. А сотрудники особой группы, узнав специализацию, их перехватили. Вроде как шифровальщицами. Выделить женскому взводу помещение стало проблемно, поэтому решили разгородить казарму, где располагались ПВО-шники. Вот название девчатам и прилипло по ошибке.

Выправка, отмашка, равнение, четко в ногу. Никто этому не удивлялся — почти у каждой золотой значок ГТО. Инструктора, и не только они, невольно залюбовались прохождением девиц в форме.

А при их приближении мужики подтянулись, наливаясь важностью и выпячивая грудь, особенно имеющие награды. Даже Семен расправил плечи и покосился на свой орден.

—… Караваев! Старшина Брандт! — повысил голос майор. — Ваша группа шестая. Глаза не сломайте! Надулись, как аэростаты. Лица попроще сделайте. Распугаете девушек важностью своей!

Инструктора засмеялись, но смотрели на четверку инструкторов уже практически с завистью. Пообщаться с девушками хотелось всем.

Тем временем курсанты выстраивались поперек аллеи. Командиры устремились к инструкторам.

— Командир второй учебной группы лейтенант Яковлев! — представился худой и невысокий парень. Под фуражкой короткая стрижка, почти наголо, но с напрочь седым ёжиком. На груди «За отвагу», полученная очевидно еще на фронте.

— Это к нам, — сказал Денисов, и четверка инструкторов, забрав лейтенанта, направилась к курсантам…

* * *

В этой квартире проживал не иначе, как профессор. Николай Кириллович, застыл перед полками, уставленными рядами книг. Платон, Федон, Аристотель — надписи на корешках еще с ерами и ятями. Привлекла внимание книга с какой-то вязью вместо букв. Попель вытянул фолиант, раскрыл и обнаружил вложенный лист, где убористым почерком было написано «Аль-Фараби — О разумѣ». Николай Кириллович перелистнул страницы, заметив множество бумажных закладок с пометками, но там была вся та же вязь. Арабского, в отличии от того, кто собирал эту библиотеку, комиссар не знал, пришлось вернуть книгу на место. Скользнув взглядом по корешкам, нашел Канта. Рядом стояли Гегель и Ницше. Естественно на немецком. Попель вытянул труд Ницше и раскрыл, казалось бы, наугад, но выпало на закладку. В глаза сразу бросился текст, подчеркнутый карандашом:

- Was mich nicht umbringt, macht mich nur stärker, — прочитал он, и сразу перевел:

- То, что меня не убивает, делает меня только сильнее. Та-ак!

Удивленный внезапным открытием, перелистнул страницы и вчитался в текст, прекрасно понимая написанное напрямую без перевода.

- Вот так штука!

Книга вернулась на место. Кроме всего «прочего» он теперь немецкий в совершенстве знает.

Оставил же «наследство» неведомый посетитель. После того как он исчез, откуда-то вспомнилось имя его — Павел, а фамилия Свешников. Вот, значит, почему он так отреагировал на того бойца? После того как этот Павел исчез, ощущение «дежавю» стало постоянным, с небольшими перерывами. Особого беспокойства не вызывало, наоборот, помогало порой, и существенно. В беседах с бойцами, когда речь с трибуны говорил, даже песни к месту «сочинились». Точнее одна, у второй пока припев не рифмовался.

– Нам нужна победа! Одна на всех! — после этих слов, сказанных перед бойцами и песня сложилась, которую быстро перенял весь личный состав корпуса, а следом песня разошлась по фронтам. Даже по радио стала часто звучать…

В гостиную, неся сверток с формой и мурлыча знакомый мотив, зашел Рябышев.

- Комкор-батяня, батяня-комкор… ну не звучит же, Кириллыч! — сказал он, прервав пение.

Попель развел руками. То, что по рифме подходило «батяня-комбат» он молчал в тряпочку, так как было объявлено — сочиняется про Рябышева.

Когда еще во время сражения под Дубно, генерал спутал свой позывной, сказав вместо «папа» — «батя», то прозвище тут же приклеилось к командующему. А Николай Кириллович, после пассажа «а на войне как на войне» вдруг выдал текст песни. Только с припевом не вытанцовывалось, никак на «комкор» подходящей рифмы не находилось. Генерал даже поучаствовал, шутливо предложив: «Комкор-батяня, батяня-комкор, чего тебя мучит — понос иль запор?», но предложение было категорически отвергнуто. Тем более что стало известно, Дмитрия Ивановича прочат на должность командующего армии, то бишь он будет вообще — командарм.

Из коридора послышался тихий скрежет, затем «бом-м-м!» двенадцать раз.

- Полдень уже, — сказал Рябышев и сразу плотно прикрыл дверь.

Это для того, чтобы «бомы» не так слышно было. Большие напольные часы стояли почему-то в коридоре, а не в гостиной. Она же библиотека, она же рабочий кабинет, так как присутствовал большой стол с подставками, письменными наборами и большим светильником.

Квартиру им выделили на время командировки. Комендант кремля дал сопровождающего с машиной, он и отвез кандидатов на награждение на временное проживание. Кто тут раньше жил, и где бывшие жильцы находятся не сказали, а Рябышев с Попелем уточнять не стали. Получили, мол, ключи с постельным бельем от управдома, и живите тут двое суток.

А квартира огромная. Широкий и длинный коридор, три больших комнаты и кухня. Правда, готовить на кухне некогда — печь надо топить. Заниматься этим некогда, поэтому обедать, ужинать оба ходили в столовую недалеко, а на завтрак были бутерброды с чаем. Кипяток для него приносила управдомша Марья Константиновна.

Вчера оба припозднились — Рябышев в главном штабе, а Попель в полит-управлении. Машина доставила обоих к дому почти в полночь. И только оба приготовились спать, как этот механический монстр под скрежет выдал двенадцать «бомов». Полпервого прозвучал один «бом» и каждый час по количеству, вырывая из сна комкора и бригадного комиссара. Терпения хватило на полтора часа. Вышли в коридор.

- GB, — прочитал на циферблате Рябышев. — У-у-у, зараза, и тут немчура спать не дает.

- Это швейцарские, — возразил Николай Кириллович. — Гюстав Бейкерк. В политуправлении такие стоят.

Рябышев попытался открыть дверцу, чтобы остановить часы, да не вышло — дверца не открывалась.

- Оставь, не ломай. В гостиную спать пошли, а то не выспимся.

Собрали в охапку постельное и перебрались в гостиную, где бой звучал глуше. Расположились на диванах и двери притворили плотнее. Однако заснули только в третьем часу…

- Под канонадой спалось лучше, — прокомментировал генерал-лейтенант. — Как хозяева спят под эти куранты?

- Привыкли…

На это Рябышев только хмыкнул. Странно, но под канонаду они тоже спать как-то привыкли. В любом положении — лежа под танком, на броне, сидя в башне, даже полустоя порой. А тут какие-то часы с курантами…

Генерал принялся снимать с гимнастерки три ордена Красного Знамени и прилаживать их на френч. Бригадному комиссару было проще — один орден Красной Звезды уже снят, осталось переставить на новую форму. Что ж, наград сегодня станет больше. Радует, только предчувствие какое-то имеется…

Он подошел к окну. Стекла были заклеены бумагой крест-накрест. Снаружи обычный двор. Если посмотреть левее — улицу видно.

- А из нашего окошка, только улицу немножко.

Николай Кириллович вздохнул — вот опять наследство! Надо меньше странного посетителя вспоминать.

- По Москве бы погулять, — еще вздохнул комиссар. — Когда еще доведется?

- Погуляем, если время будет, — сказал Рябышев. — Где нам форму погладить, вот в чем вопрос? Как ты там говорил? А, наморщи-ка лоб!

Идиома «морщить лбы», как многие другие фразы и словечки, благодаря Попелю стали часто использоваться в разговорах, и уже не так напрягала комиссара.

- Тоже мне проблема, — ответил он, расправляя свой френч.

Новой формой их обеспечил комендант кремля,