Читать книгу - "Человек боя [= И возмездие со мною ] - Василий Головачев"

Старик, припадая на больную ногу, скрылся в сенях, загремел дверцей погреба и вскоре вернулся с трехлитровой бутылью темно-зеленого стекла, вытащил пробку, понюхал, зажмурился.

– Эх, хороша, ядрена корень! Всю хворь вытянет.

– Что это? – с настороженностью спросил Крутов, зная пристрастие дяди ко всякого рода наливкам и настойкам.

– Это – ерофеич, – веско поднял палец Иван Поликарпович, – настой на травах. Он тебя прогреет и силу даст.

– Может, не надо?

– Не боись, племяш, я плохого не посоветую, а этот настой еще моя бабка Маша делала, траву тирлич собирала. – Иван Поликарпович на треть наполнил рюмку густой зеленой жидкостью, пахнущей камфарой, смолой и травой, протянул Егору.

– Пей.

Крутов покорно взял рюмку и сделал глоток, смакуя жидкость на языке, прислушиваясь к своим ощущениям. Вкус у настоя был специфический – перец пополам с орехом и медом, и глотать его было не очень приятно. Но потом вдруг началась череда странных движений языка, гортани и стенок кишечника: будто там стали появляться и лопаться пузырьки газа, – у Егора закружилась голова, и он вынужден был присесть.

Метаморфоза его ощущений между тем продолжалась. Его прошиб пот, жаркая волна прокатилась по телу от макушки до ног, пальцы рук стали ледяными, уши, наоборот, запылали огнем, голова распухла, стала пустой, ясной и звонкой, а сердце заполонило все тело и с шумом фонтанировало не кровью – огненной лавой. Затем все шумы стихли, их задавил звенящий гул, похожий на густой звон проводов зимней морозной ночью, а тело превратилось в глыбу стекла. Казалось, шевельнись – и оно рассыплется на кристаллы и осколки! Но и это ощущение быстро прошло, Крутов снова стал человеком, хотя – огромным, не вмещавшимся не только в собственное тело, но даже в дом дяди. Во всяком случае, в дверь он сейчас бы не прошел! Возбужденная параэнергетика не пустила бы его, увеличив объем тела, а вернее, энергочувственный объем, до размеров комнаты.

Еще с минуту Крутов отдувался и приходил в себя, а когда окончательно очнулся, осознав себя сидящим на стуле, то поразился тому ощущению бодрости и силы, которое кипело в крови и заставляло мышцы играть и требовать нагрузки.

– Ну как, живой ты ай нет? – довольно ухмыльнулся старик.

– Нет слов! – искренне ответил ошеломленный Егор. – Ощущение совершенно сказочное: я все могу!

– Еще бы, я этим снадобьем только и спасаюсь, ногу мажу и внутрь принимаю. Врач приходил, грит – ложись в больницу немедля, а то ногу отрежут, а я вот ужотко второй год держусь. Хочешь, отолью склянку? Только пей не часто и помаленьку, сто лет жить будешь.

Иван Поликарпович нашел плоскую стеклянную фляжечку из-под алтайского бальзама, отлил в нее ерофеича и вручил Крутову.

– Пользуйся и заходи почаще, не обижай стариков, всегда будем рады.

Егор обнял дядю, поцеловал Ефросинью Павловну и вышел. У перекрестка оглянулся, чтобы помахать рукой: старики стояли у калитки и дружно ответили на его жест. А у Крутова защемило сердце: жить обоим осталось не так уж и много, несмотря на умение дяди хорохориться и выглядеть здоровым и сильным.

В центральном универмаге Жуковки Крутов купил себе рубашку цвета маренго с короткими рукавами, джинсы, плавки, носки и кроссовки, тут же переоделся в парке, за кустами, а выданные в милиции обноски свернул и положил на скамеечку – для бомжей или тех, кто нуждался даже в таких вещах. Так как в райцентре ему делать было нечего, Крутов не спеша зашагал по дороге к выезду из города, надеясь на попутку. Пешком топать восемнадцать километров до Ковалей все-таки было не здорово, несмотря на распиравшее грудь после приема ерофеича чувство бодрости.

Остановилась третья по счету машина – новенький молоковоз, в кабине которого, кроме водителя, сидела девочка лет двенадцати, как оказалось, его дочка. Разговорились. Посудачили о том о сем, о жаре и видах на урожай, о ценах на продукты, а также о проблемах воспитания детей.

– Ты знаешь, что творят в школе эти оглоеды? – возмущался шофер Витя, примерно одного возраста с Егором, быстро перейдя с пассажиром на «ты». – Не поверишь! Ну, учиться и мы не особенно хотели, но нынешняя молодежь совсем учителей не замечает, в упор! Да еще угрожает: не поставишь тройку – дом спалим! Или вот аборты делают в шестом классе! Да разве такое было в наше время?! Хорошо у меня Танька воспитанная, книжки всякие любит читать, не оторвешь. А то тоже залетела б… Или вот еще случай. Я в Фошне в своем доме живу, а сосед мой Колька квартиру получил в девятиэтажке, у нас тоже такие строить начали. У него пацан в четвертом классе учится, и в школу теперь ему ходить надо через три улицы, так что пацаны удумали: плати, говорят, за проход по нашей территории! Это, мол, «зона наших интересов». Каково?! Насмотрелись американского дерьма по телеку…

Крутов засмеялся.

Шофер Витя тоже блеснул зубами.

– Не, я правду говорю. Как вот в таких условиях детей воспитывать? Телеки поразбивать? Или головы тех, кто эти сволочные фильмы крутит?

Лучше головы, подумал Егор, но вслух сказал:

– От нас тоже кое-что зависит. Ты вот много внимания дочке уделяешь?

– Да так, когда вечером… – смешался Витя. – С ней мамка больше возится, а я чего – шоферю…

– А ты займись и увидишь результат. Для них внимание взрослых – едва ли не единственный стимул показать себя с лучшей стороны. – Егор подмигнул покрасневшей девочке, делавшей вид, что она не слушает разговор взрослых. – Как учишься?

– Хорошо, – тихо проговорила она.

– А кем стать хочешь?

– Космонавткой, как Терешкова, – чуть слышно донеслось сквозь шум мотора.

– Это она начиталась фантастики, – осуждающе сказал Витя, – вот и мечтает. Лучше бы о чем-нибудь реальном мечтала.

– Хорошая мечта, – одобрил девочку Егор, поймав ее благодарный взгляд. – Только надо всегда быть достойным своей мечты, чтобы она исполнилась. Это очень трудно, но возможно.

Машина остановилась в центре Фошни, и Егор вылез, мучаясь вопросом, давать деньги водителю или не давать. Но Витя сунул ему руку, белозубо улыбнулся, проговорив: заходи в гости, улица Рогова, дом восемнадцать, – и уехал. А Крутов подумал, что если дети простых деревенских парней мечтают стать космонавтами, то еще не все потеряно, глубинный духовный запас России не исчерпан и она, как всегда, устоит, несмотря на все ухищрения врагов… кто и где бы они ни были.

В больнице он пробыл всего несколько минут. Поговорил с Осипом, узнал, что к дяде заходил Панкрат, передал привет от Ивана Поликарповича, забежал к Аксинье, с горечью в душе осознав, как она похудела и осунулась, и попытался поднять ей настроение шутливым пересказом своей встречи с родственниками в Жуковке. Это ему удалось, и Крутов покинул больницу с некоторым облегчением. Через полчаса он был в Ковалях.

* * *

Узнать о судьбе Елизаветы у ее родителей не удалось. Степанида вообще не знала, где дочь, а Роман Евграфович лишь разводил руками и говорить явно ничего не хотел. Либо тоже не знал, либо его запугали, то ли Егор ему не нравился. Впрочем, Крутов надеялся, что последнее предположение не соответствует истине, повода к тому, чтобы у соседей сложилось о нем плохое мнение, он не давал, кроме разве что ухаживания за дочерью в ее неразведенном положении.