Читать книгу - "Иерусалим правит - Майкл Муркок"

Когда закончатся съемки нашего египетского фильма, сообщил я Шуре, вероятно, мы с Эсме устроим медовый месяц в Европе. Мои друзья да Баццанно, Лаура Фискетти и Аннибале Сантуччи, конечно, по-прежнему жили в своем мире, поедая поджаренные артишоки и споря о будущем разных стран. Мне хотелось бы снова повидать их. И еще люди говорили, что Берлин теперь намного интереснее, чем Париж. Мы поедем в Лондон, где меня все еще дожидались деньги. О них я упоминал с улыбкой. Те деньги казались мне целым состоянием, прежде чем я научился сам зарабатывать на жизнь. Но они послужат хорошим предлогом, чтобы отыскать мистера Грина и мистера Паррота.

— Я слышал, эти старые жулики неплохо распорядились деньгами моего папаши, — радостно ответил Шура. Мы вышли на палубу, чтобы полюбоваться закатом над далеким городом. — Я сомневаюсь, что ты получишь свои деньги, мой милый Симка. И мы никогда не узнаем, сколько же им досталось. Папашу пристрелили очень быстро. Красные, я полагаю. В общем, погромщики назвались по-другому и отправились искать «спекулянтов»! Результаты были почти такими же. Казаки не меняют привычек. Женщин-спекулянток чаще всего насиловали, а мужчин убивали, как и детей. И все это в Слободке. Ванда вроде бы спаслась.

Я сохранил теплые воспоминания о его сестре.

— Надеюсь, что так. — Не стоило говорить ему, что Ванда, вероятно, мертва.

К тому времени, когда Эсме присоединилась к нам, а капитан Квелч, миссис Корнелиус и все остальные собрались к обеду, мы с Шурой слишком много выпили. Я очень смутно помню остаток вечера, разве что теплоту и нежность наших ностальгических переживаний — в этой эйфории я пребывал, при помощи кокаина Шуры и моего бурбона, до тех пор, пока лодка не увезла его в Триполи. Мы отправились в Александрию прежде, чем я сумел убедиться, что могу прочитать неразборчивые буквы — адрес отеля, постоянного обиталища Шуры в Танжере.

Мое воссоединение с кузеном положило начало целительному процессу. До тех пор я пять лет носил в душе кровавую рану — рану, появившуюся, когда я оторвался от отчизны, от земли степей и широких рек, где мои казацкие предки создавали свою Сечь. Я никогда не собирался уезжать из Одессы, с родины. Но мне пришлось, потому что большевики заполонили страну, подчинив ее своей ужасной воле. Я стал участником массового исхода, по сравнению с которым исход евреев из Египта — поездка на пару дней. Все лучшее, что было Россией, обратилось в бегство. Все лучшее, что уцелело. Ученые, писатели и мыслители, инженеры и солдаты — многие из нас пытались притворяться, что нет никаких открытых ран, нет боли, нет мечты о нашем славянском доме. Покинув Россию, я сбился с пути. Я позабыл об этой необходимой боли. Услышав рассказы Шуры о старых друзьях и прежних временах, я понял: какие-то остатки прошлого должны уцелеть. Прошлое нельзя воссоздать, но, с другой стороны, нельзя, чтобы оно пропало. Мой веселый, очаровательный двоюродный брат, прежде чем покинуть «Надежду Демпси», вернул мне несколько бесценных лоскутов прошлого. Словно целебные повязки, эти обрывки укрыли мою рану — и шрам в душе наконец зарубцевался.

Шура никогда не узнал о том, что почти в самый последний момент принес мне целительный дар — утешительные воспоминания.