Читать книгу - "Испытание временем - Виталий Храмов"

«Фланкирующая позиция» – так ротный их назвал. Ему виднее. Он – кадровый. Не то что я – экономист. Понты одни. Щёки важно надуваю, штаб накручу, они – план сверстают, я – воплощаю. Так же, как и ротный – «Ура! Ребята! За Родину! За Сталина! За!..» и так далее. По канону. С пулемётом наперевес.

Это такая самоирония, если кто не понял. А кто мог не понять? Это же мысли в одной, отдельно взятой голове. А мысли мои слышали только Бася и Громозека. Ни одного, ни второго в наличии не имеется. Только Юлий Цезарь, библиотекарь. Он мыслей не читает. Он вообще аутист. Живёт и жизни вокруг не видит. Жена ему в подоле чужого ребёнка принесла, гуляет от него направо-налево – не видит. Аутист.

Спина заболела даже у меня, библиотекарь плакал. Не, не фигурально, а натурально. Руки сбил в кровь, едва ноги передвигал. А ещё и отбитый мной ливер. К утру откопали на глубину – только для стрельбы с колен. Надо было углублять, но финита! Батарейки выдохлись.

Отдышавшись, сообразил, что у меня нет ни одной таблетки от танкобоязни. Пусть мы и на фланге оказались, но всё же! С сомнением посмотрел на библиотекаря, что клевал носом сидя на стылой земле. Гнать его и впрямь жалко. Всё же нашёл меня, замёрзшего, не бросил, откачал, отогрел. Как говорится, пусть поздно, чем никому. Но оставлять его в покое – нельзя. Уснёт. Проспит. А вдруг «натовцы» разведку пошлют за «языком»? Так сонного и уволокут. С его-то везучестью! Мы на отшибе, перед нами – никого. Да и по сторонам никого. Такой вот у нас засадный полк. Потому к нам за «языком» им легче наведаться, чем в линию роты. Растолкал, пояснил задачу. Стал тупить, отнекиваться. Как ребёнок. Ещё побить? Влом даже щелбан ему дать – устал я. Ну не бульдозер я. И даже не экскаватор.

– Сегодня будут на главной сцене давать трагикомедию. Называется «Танки». Чем встречать будем? Твоей обширной кормой? Или целовать их будем в нижний бронелист?

– Пусть их пушки и танки встречают. Это их работа.

– Ты их видел? «Танки!» – передразнил я. – Ты зачем себя обманываешь? Ты видел, что у гусар наших вместо пушек короткоствольные пукалки? Горностаи, гля! Пулемёт задавить или хату развалить – самое то, но по танку что снежком кидать. Броневиков с пушками осталось только два. Остальные – пулемётные. И сдюжат ли они – я не знаю. Правда в том, что я не хочу испытывать отчаяние и бессилие. Понял? Пусть вместе с собой, но танк я заберу. Иди, а то опять побью. И быстро! Светает – снайпер проснётся. Его трупика так и не нашли. Давай, давай, библиотекарь, шевелись! В могиле отдохнём!

– Зачем постоянно кликать смерть? – проворчал этот телок, с трудом поднимаясь.

– Хочешь выжить и победить – будь готов к смерти. Не бойся её, прими её как данность, скажи себе, что в этом бою тебе – гарантированно – карачун. Что тебе не дожить до вечера.

– И в чём смысл?

– И увидишь – с тобой произойдёт чудо. Иди давай, библиотекарь! Не дожидайся снайпера. Старшине скажешь, что у меня танкобоязнь обострилась. Пусть выдаст чего-нибудь противотанкового. Анальгина и аспирина. Антигриппина и антитанкина. Давай, шевели булками!

Стало меня морить. Спать хочу – сил нет! Открыл замёрзшие ананасы, стал есть фруктовый лёд. Сын у меня любил фруктовый лёд.

Тоска опять сжала сердце. Что я тут делаю в этой яме, в этой мёрзлой степи? Зачем всё? Зачем вожусь с этим тюленем, зачем задницу свою рву, воюю? Зачем хожу сквозь лёд и пламя? Не моя эта война, она давным-давно закончилась. И началась новая. Все эти люди, что вокруг меня – давно уже умерли. А я тут жилы тяну, бегаю как ужаленный, стараясь собой заткнуть каждую дырку. Чтобы они выжили. Они давно уже отжили своё. Зачем? Зачем?

Родина? А что Родина? Иной раз думаешь: всё случившееся – объективно. Показал хвост пушной зверёк полярный, так сразу Сталин – царь и бог. Как отлегло, Сталин – демон и тиран. Во власть нормальных людей – палкой не загонишь, ушлые пройдохи пользуются, карабкаются по карьерным лестницам, под наше равнодушное мычание. Нам бы государство – города строило, дороги прокладывало, квартиры – выдавало, школы и детские сады – открывало, чтобы в магазинах – завал. А мы будем на диванах валяться, на работе – филонить, брак гнать потоком, власти со смакованием ругать на кухнях под водочку. Ненавидеть тех, кто будет пытаться нас с дивана согнать для уборки собственных подъездов и дворов, кто будет нас премии лишать за брак, кто будет мешать филонить на работе. Кто будет пытаться нас научить нашу же Родину даже не любить, хотя бы уважать.

Нам нужен порядок и законность, но ментов – боимся и презираем. Нам нужно крепкое, гибкое государство, умная власть – никто не хочет во власть идти – западло. Нам нужна сильная армия, чтобы спать спокойно, но мы покупаем справки о непригодности к службе. А потом кричим и удивляемся, что менты, чиновники, офицеры – дебилы, карьеристы, ворюги, хапуги, лентяи. Мы пьём без меры, убиваемся сами и убиваем других под водярой и наркотой, разрушаем семьи, калечим психику собственных детей, но дружно проклинаем власть, перепуганную эпидемией вымирания трудового потенциала и применившую «сухой закон», жестоко карающую распространение наркоты. Во всех присутственных местах – в госучреждениях, больницах, вокзалах, да и за границей – ведём себя, как оборзевшие скоты, но требуем человеческого отношения к себе.

Я когда попал сюда – как же, война! – двадцать пять миллионов убитых, надо, надо помочь! Чтобы побольше их выжило. И что я увидел? Они – пьют. Они – пулям не кланяются. Они в атаки идут, как паровозы по рельсам. С паром, с рёвом, но – прямо, в полный рост. Они – ленятся себе яму в земле вырыть, чтобы выжить. Они – врагу сдаются и идут ему служить. Они – с азартом жгут собственный народ. А после войны они же – загубят собственные жизни, утопят себя в спиртовых парах.

Они будут ненавидеть Сталина, приведшего их к Победе, собственную власть, коммунистическую, но свою, собственный народ, свою страну. Как ненавидят ротного, что погнал их в атаку, тем спася их жизни, не дав угробить всех миномётами, победив. Будут радоваться развалу СССР. И ненавидеть тех, кто начнёт страну собирать обратно. Они будут служить заокеанским конкурентам – даже не за деньги, а из ненависти к «этому» народу.

В какой ещё стране такое возможно? Вилли взять. Немчика этого горемычного. Любит он Гитлера? Нет. Предал он свою страну? Нет. Он в плен сдался не русским, а мне. Только мне. Сотрудничать он не будет. Отсидит своё в плену и поедет строить Дойчланд. Не останется. А наши – массово оставались в Германии, где их никто и за людей-то не считает. Они там – рабы. Там думают, что «славянин» – от их «слейв» – «раб». Только после войны это в лицо перестанут говорить, но думать будут точно так же. Больше ничего не изменится. С Америкой то же самое. Главная мечта синих воротничков – свалить из Рашки. Туда, в эфемерные райские кущи «Запада».

Они, те, за кого я тут шкуры своей не жалею, будут славить наших конкурентов, восхваляя их парадные витрины, противопоставляя этим красочным лубкам собственные загаженные подъезды и дворы. Не желая видеть, что в той же Германии и Америке люди пашут, как каторжане в забое. А мы делаем вид, что работаем по 40 часов в неделю, а не работаем, и палец о палец не ударим вне работы. Разве в Германии власть дороги моет шампунем – мем такой распространенный? Нет. Каждый сам, свой нарезанный бургомистром кусок – шлифует. Каждый сам – прётся в парк собирать там мусор. Со своего, закреплённого участка. Потому что порядок.