Читать книгу - "Круговерть бытия - Александр Дорнбург"

Отец, сам человек мало грамотный, не счёл нужным проверить мои знания, а был отчего-то твердо убеждён, что его сын, пройдя такие знаменитые заведения, под руководством вышесказанных знахарей, стал большой дока, мастер читать и писать. На деле же выходило иначе: я не мог нормально подписать своей фамилии, а в книгах слова читал по слогам с величайшим трудом. В это время у меня появилась сестра.

Османская угроза все обострялась. Градус рос не по дням, а по часам. В преддверии войны, словно стая черных воронов заволновались гололобые - крымские татары. Их адат был прост: "Смерть гяурам!"

Они мечтали под шумок большой войны снова свершать свои кровавые подвиги: убивать, жечь, грабить и уводить в плен молодых женщин и детей. Им же безвинного человека убить, как мне воды попить. Гололобые - трусы известные, хоть и разбойники порядочные, всегда по волчьи норовят тяпнуть и наутек...

В 1825 году отец, в полку Попова, был командирован в Крым. Татары понимали только силу и еще раз силу. Казаки приговорили принять крутые меры по отношению к хищникам и о возмещении им тою же мерою: отвечать убийствами за убийства и за набеги платить такими же и даже еще более жестокими набегами.

К этому времени мне исполнилось пятнадцать лет, все свои недостатки во владении пикой и шашкой я давно ликвидировал, в джигитовке всегда был одним из первых и вообще превратился в справного казачка.

Отец взял меня с собой в Крым с зачислением в комплект полка. Ведь чем раньше ты начинаешь службу, тем быстрее ты достигнешь первого чина. А как я уже говорил, из меня старались сделать офицера.

Кроме того, мой батя рассуждал так. Без войны одурь возьмет, особенно нашего брата казака: народ у нас вольный, лихой, с бабами на печи прохлаждаться не любит, что ему без войны прикажете делать? Тем паче молодежи, подросткам казачьим, которым на деле учиться надо ремеслу военному, как им-то быть?

Ему один офицер когда-то рассказывал, будто у немцев все делается по науке, на все своя система имеется: взамен людей чучела понаделаны, их и рубят, и колят, а по его мнению, все эти немецкие хитрости это срамота одна. Ну, как ты будешь заставлять казака клинком, которым еще его прадед славу добывал, какое-то там чучело соломенное рубить, посудите сами?

Да, наконец, разве чучело можно до живого человека приравнять, у которого и мясо, и кости? К тому же живой человек стоять тебе на месте не будет, как чучело. Он либо от тебя бежит, либо на тебя, и в обоих случаях разная сноровка должна быть.

Догоняя, рубить надо так, чтобы главным образом из строя вывести, а ежели враг на тебя прет, ну, тут уже плошать не приходится: либо ты его, либо он тебя, а чучело что? Чучело так чучелом и останется, как ты его ни поверни. И скажите сами, разве мой батя не дело говорил?

Кроме того, ростом и фигурой я пошел в отца и в свои годы уже выглядел внушительным детинушкой, молодцом - кровь с молоком. В ближайшие же пару лет я угрожал превратиться в настоящего былинного богатыря. Так явственно дала всем знать природа, что я потомок доблестного рода.

Помимо этого, кое-какие деньги у нас теперь водились, так что сборы на службу, столь мучительные для простого казака, зачастую вынужденного для этого залазить в тяжелую долговую кабалу, для меня прошли относительно легко. И оружие и амуницию отец приобрел для меня справные. Так же он купил мне и двух молодых верховых коней, так что теперь я был молодцом "как с картинки".

Эти лошади были уже обучены для войны. Они прекрасно слушались команд, привыкли к шуму сражений, выстрелам и разрывам, не боялись запаха крови и вони сгоревшего пороха. Обладание такими прекрасными животными сразу поставила меня в привилегированное положение над основной массой простых казаков.

Но тут нарисовалась одна проблема на стезе моей карьеры. Я был довольно быстро произведен в урядники, стяжав себе среди своих сподвижников славу лихого джигита.

Мы ходко верхом продвигались по направлению к Крыму. Глядя на хладнокровие казаков, спокойную, самоуверенную посадку, нельзя было не восхищаться ими. Все до последней мелочи, до пригонки самого ничтожного ремешка показывало в них природных воинов, рожденных для войны и войною же воспитанных.

Словно тени, бесшумно следовали они один за другим. Ловко пригнанное оружие не бряцало, вымуштрованные кони шли спокойным, просторным шагом, не горячась и не тратя понапрасну сил. Доносилась удалая многоголосая боевая песня: "Донцы казаки воевать умеют..."

Еще во время начальной части нашего конного перехода, при доставшейся очереди дежурить по сотне, мне следовало при утреннем рапорте писать рапортички и подписывать их, но я не смог исполнить ни того, ни другого. Такой вот случился огромный конфуз. Эта неожиданная моя безграмотность сильно поразила отца. Батя позеленел, усы его обмякли. Он схватился за ногайку и сильно избил меня за обман.

Но этот человек был не из тех, что отступают перед трудностями. Мой батя уже нацелился на чин войскового старшины (подполковника), в то время еще предусматривающий потомственное дворянство, и мое невежество на этом пути выглядело досадной помехой.

По прибытии в Крым, отец первым долгом счёл нужным отправиться в город Феодосию, где было расположено уездное училище. И там, бывшему смотрителю этого заведения, Фёдору Филипповичу Бурдунову, отдал меня, чтобы дообучиться, за условленную цену. Науку в меня следовало вколотить любой ценой, так как лишних денег у нас в семье отродясь не водилось.

Конечно, отец уже достиг приличных ступеней в местном табеле о рангах, но жалованье казачьим офицерам отчего-то платилось вдвое меньше, чем у пребывающих в таких же чинах русских. Видимо, царское правительство считает, что за удовольствие воевать можно и не платить.

Нашим хозяйством бате за постоянной занятостью было заниматься недосуг, рабочих рук там не доставало, а на иждивении он имел жену, троих детей и достаточно престарелых родителей. Офицерского же жалования есаула на все искушения постоянно не хватало.

В этот раз я старался как мог,