Читать книгу - "Самый далекий берег - Александр Бушков"

Выйдя из троллейбуса, доктор Терехов дисциплинированноперешел улицу на зеленый свет, не понеся при этом особенных потерь – ну развечто на красный нахально промчалась чернолаковая иномарка непонятнойзакоренелому «совку» модели, властно и пренебрежительно рявкнула мелодичнымсигналом. Но это по нынешним временам были сущие пустяки: не задавили,как-никак, даже не обозвали через приспущенное стекло так, что до вечера потомсодрогался бы от злого бессилия.

И это на нынешний момент было последним спазмом того самогодикого и уродливого межвременья. Потому что доктор, войдя в переулочек,оказался во взаправдашнем, стопроцентном, патентованном прошлом. В переулочкеэтом не было ни единой приметы нового времени, о радость, совершенно не за чтоновое и взгляду зацепиться… А были здесь знакомые кирпичные «хрущевки», отвремени, атмосферических осадков и грязи почти потерявшие исконный кирпичныйцвет и приобретшие колер неописуемый. Это слева. А справа тянулась высоченнаяограда из посеревших бетонных плит, забор родимой психушки, и ворота, какобычно, распахнуты настежь, ибо запирать их ни к чему, здесь хватает наглухозапертых дверей. Заходи, кто хочешь, вот только мало кто хочет, сюда забредаютпо вовсе уж неотложной надобности, а как иначе…

И психушка была – стопроцентное прошлое. За последниесемнадцать лет здесь не прибавилось ровным счетом ничего нового, ни снаружи, нивнутри. Он поднялся по знакомой лестнице – хоть с закрытыми глазамишагал, – отпер дверь служебным ключом, похожим как две капли воды на тот,что используют в вагонах проводники. И запашок прежний, и контингент…

Любые реформы, даже самые лихие, любые пертурбациипрактически не влияют на психические болезни и врачевание оных. Честное слово,все так и обстоит. Конечно, меняются персоналии – ну, скажем, почти неосталось Лениных и Брежневых, зато прибавилось генералов и маршалов и, чтопредсказуемо, Ельцин завелся. Главное, не изменилась суть. Механизм маний инавязчивых состояний. Какой-нибудь дореволюционный Рябушинский или Ротшильд,Брежнев советских времен и нынешний Гайдар – горошины из одного стручка. Новую болезньв психиатрии открыть невозможно, это вам не элементарная частица и не квазар накраю Галактики. Самое большее, на что может рассчитывать честолюбец, –открыть синдром. Как было в восемьдесят четвертом с Ротенбергом и Альтовым,научно доказавшими, что Мартина Идена сгубили не бессердечные буржуазныеуклады, а чисто медицинская заморочка под названием «депрессия достижения».Научный мир сдержанно похлопал и в благодарность нарек означенную депрессию,как легко догадаться, синдромом Ротенберга-Альтова. Да что там, даже Кандинскийи Клерамбо, титаны и зубры, ничего выше синдрома так и не удостоились в планеувековечения…

Механизмы остались прежними. Вот он, в уголочке примостился– господин Чубайс, свято верящий, что он взаправдашний, хоть никакой он нерыжий, а лысо-брюнетистый. С такими маниями бывают и буйными, но местный Чубайс– тихий. Санитары ему раздобыли списанный выключатель, вот Чубайс им и щелкаетпару раз в час с умиротворенной улыбкой – то министерство по налогам и сборамотключит, то Камчатку, то еще чего-нибудь. Милейший человек, никакого от негобеспокойства, сплошная экономия аминазина и растяжек. Ну да, интеллигент,конечно. Кандидат наук. Перестройка – недоумение – нищета… И получился Чубайс.Главное, не подпускать к нему Сталина. Сталин как раз в противоречие своемуисторическому прототипу буйный и каждый раз норовит Чубайсу надаватьподзатыльников, что, в общем, логично, если между нами…

И все было как встарь – по длинному коридору кружилинескончаемо «фланеры», взад-вперед, взад-вперед, часами. Пока доктор Тереховдобрался до своего кабинетика, выслушал не менее десятка просьб выписатьнемедленно, но и к этому он ухитрился притерпеться за долгие годы, так чтопропускал мимо ушей нытье, мольбы и заверения в полнейшем своем выздоровлении,наступившем этой самой ночью. Какое там выздоровление, ага…

Иногда ему приходило в голову, что он и его коллеги, леча,творят ужасающее зло. Потому что лишают пациента счастья. Вот, скажем, был унас Тамерлан. И вовсе даже не буйный – всего-то навсего, взяв за локотоклюбого, отличавшегося монголоидными чертами лица, предлагал вступить в егожелезное войско, которое вскоре двинется на Москву. И сговорчиво удалялся,когда ему отказывали. Ну и что? Он был счастлив оттого, что он Тамерлан –а злые врачи усердно его этого счастья лишали медикаментами и задушевными беседами.И, между прочим, лишили в конце концов. Согласился бедняга с тем, что никакойон не Тамерлан, а натуральнейший Степан Гаврилович Боргояков – и ушел,вылеченный, в жестокий к слабым окружающий мир… но ведь не стал он счастливее,не стал, совсем наоборот!

Так что проблема, быть может, философская: что есть счастье?И допустимо ли лишать человека счастья, прикрываясь медицинскими канонами? Нопусть над этой проблемой терзается тот, кому больше платят. А психиатры обязаныделать свое…

Обосновавшись в кабинетике, он призвал пред свои грозны очисанитара Валеру, устрашающего на вид верзилу, страдавшего (на взглядпостороннего, но не на Валерин собственный, нота бене!) легкой формойолигофрении. Именно такие сплошь и рядом трудятся санитарами, а вы что думали?Такие-такие… Причем у Валеры есть свои плюсы: он исполнительный и добрый,пациентов не бьет, как иные уроды. Зато силен, как бульдозер, что в даннойбольничке жизненно необходимо. Это еще один минус психиатрии: ежели в другихобластях медицины масса очаровательных девочек-санитарочек (что с утилитарнойточки зрения порой приводит к приятным коллизиям), то в психушке таковых неводится…

Он выслушал старательный доклад. Слава Аллаху, нынешняя ночьобошлась без происшествий: никаких обострений, никаких фиксаций, тишина иблагодать. Тем лучше. Ни малейших препятствий к задуманному.

Он взял из стопки верхнюю карточку, приготовленную со вчера,мимолетно улыбнулся в предвкушении долгого и увлекательного поединка, и в этойрадости не было ничего садистского, одна только законная гордостьпрофессионала. И сказал:

– А давай-ка, Валерик, ко мне Кирьянова. В темпе.

Вот только на сей раз произошла странная, нетипичнаязаминка. Вместо того чтобы опрометью кинуться исполнять приказ, Валеразатоптался, замялся, сделал над собой усилие и в конце концов пробубнил: