Читать книгу - "Евангелие от Тимофея - Николай Чадович"

– Итак, приступим! – сказал Лучший Друг голосом сухим и деловитым. – Смотрите, Друзья! Смотрите, Судьи! Смотрите, Знающие Письмена! Смотрите, народ! Испытание начинается!

С предельной осторожностью короб был подан наверх и после пышных, малопонятных для меня церемоний – вскрыт. Но еще раньше короба на Престоле появились палач и его ассистенты с полным набором допросных орудий. Гердан, занявший стратегически важную позицию в центре Престола, присматривал одновременно и за мной, и за Лучшим Другом – ждал, чья возьмет. Не хочу винить его в двурушничестве, такие уж тут бытовали нравы. Он и так сделал для меня более чем достаточно – и от наемных убийц спас, и доброе слово замолвил, когда все висело на волоске.

– Иди! Иди же! Подойди к реликвиям! – крикнул мне Яган.

Несколько дюжих приспешников палача тут же оттерли его в сторону.

Я приблизился к коробу. На его дне лежала засаленная телогрейка, давно утратившая свой первоначальный цвет. Нечто подобное я и ожидал. Обувка здесь долго не выдержит, штаны и исподнее давным-давно превратились в лохмотья, сохраниться могли только пальто или бушлат, редко надеваемые по причине мягкого климата Вершени.

– Испытание началось! – звенящим голосом напомнил мне Лучший Друг. – Действуй. Мы ждем.

Я взял телогрейку в руки и встряхнул ее. В нос ударил затхлый, тлетворный запах, столбом взметнулась пыль. Что делать дальше? Элементарная логика подсказывает, что я должен надеть телогрейку на себя. Но неужели никто раньше не додумался до этого? Вряд ли – руки сами тянутся в рукава. Тут и дурак догадается. В чем же загадка? Я еще раз внимательно осмотрел телогрейку. Два кармана, в левом – дыра. В подкладке нет ничего, кроме крошек. Никаких штампов, никаких подписей. Если что-то и было, то давным-давно стерлось. От вешалки и следа не осталось. Пять пуговиц, пять петель для них, нижняя пуговица висит на ниточке. Все.

– Не надейся, что Испытание может продолжаться до бесконечности, – сказал Лучший Друг. Скрытое торжество ощущалось в его голосе. – Время твое истекает.

Все во мне словно выгорело – и злой восторг, и жажда борьбы, и жертвенное вдохновение. Я ощущал себя маленьким, опустошенным, постаревшим на много-много лет. Ничего не хотелось мне, даже жить. Уж скорей бы наступил конец этого жуткого спектакля.

Действуя совершенно машинально, я натянул телогрейку. Полы ее едва прикрывали мой пуп, зато в плечах оставался приличный запас. Пятьдесят четвертый размер, второй рост, подумал я. И еще я подумал: неужели эта дурацкая мысль будет последней мыслью в моей жизни?

Тысячи глаз напряженно следили за мной. Толпа ждала. Ждали Друзья, ждал палач. Тишина установилась такая, что было слышно, как на досках помоста слабо трепыхается сбитый кем-то мотылек.

Каждую секунду ожидая сзади удар топора, я тяжело, со всхлипом, вздохнул и – опять же совершенно машинально – застегнул телогрейку на все пуговицы.

И удар не заставил себя ждать. Воздух содрогнулся от ликующего вопля. Ветвяк затрясся от топота людей, бросившихся к Престолу.

– Тимофей! – возопил Яган. – Тимофей с нами!

– Тимофей! – еще громче заорал Лучший Друг. – Тимофей вернулся!

Ну и реакция у этого лицемера, подумал я, одергивая полы телогрейки. Такой нигде не пропадет. Мысли по-прежнему едва ворочались в моей голове. Все тело покрывала испарина, коленки тряслись. Я спасся. Я победил. Но в душе не было ни радости, ни облегчения – одна пустота, как и прежде.

Господи, как все просто, как примитивно. Человек, никогда не носивший одежду, может при желании кое-как напялить ее на себя. Но уж пуговицы застегнуть – это выше его разумения. Такой акт для него сродни божественному откровению. Интересно, что бы здесь творилось, если мне пришлось бы еще тесемочки на кальсонах завязать?

– Тимофей! Тимофей! Тимофей! – ревело все вокруг.

С трудом, как будто все мои члены одеревенели, я повернулся к Друзьям. Пора было отдать кое-какие распоряжения, а главное – прекратить этот шабаш.

Помост был залит чем-то красным, густым, остро и неприятно пахнущим. Я не сразу догадался, что это свежая кровь. От человека, по жилам которого она еще совсем недавно разносила жизнь, не осталось уже почти ничего. И все, кто в этот момент находился на Престоле: Яган, палач, прислужники палача, Гердан, Друзья, судьи – все старательно рвали, топтали, растирали по доскам кровавые ошметки. Предпринимать какие-либо меры спасения было уже поздно.

– Ты оскорблял Тимофея! Ты хотел извести его! Все беды из-за тебя! Ты во всем виноват! – орали они, с собачьей преданностью оглядываясь на меня.

Вот так началось мое царствование на Вершени!

– Кровь, пролитая сегодня, будет последней невинной кровью, – сказал я, когда все посторонние, кроме Друзей, удалились.

С таким же успехом я мог проповедовать вегетарианство среди волков. Никто, похоже, не воспринял моих слов всерьез, только Яган огрызнулся:

– Это кто же невинный?! Лучший Друг? Ты разве забыл, что он с тобой хотел сделать?

– Вину его должен был определить суд, – попытался я разъяснить им эту элементарную истину. – В строгом соответствии с законами.

– Для тебя же старались, – буркнул кто-то. – А ты про закон… Люди законы придумывают.

– Ладно, отложим этот разговор… Я устал. Соберемся вечером.

– Никаких указов не будет? – разочарованно спросил Яган.

– Будут. Указ первый – пусть мне принесут поесть. Указ второй – немедленно освободите Головастика. Указ третий – разыщите Шатуна. Я хочу его видеть.

– Надо бы назначить Лучшего Друга, – посоветовал Яган. – Кто-то ведь должен бдеть, пока ты спишь.

– Надо, надо! – загалдели остальные. Чувствовалось, что любой из них не прочь стать Лучшим Другом.

– Хорошо. Какие будут предложения?

– Какие тут могут быть предложения! – обиделся Яган. – Я же для тебя столько всего сделал!

– А я, по-вашему, в кустах сидел? – возмутился Гердан. – Если бы не мои люди, вас обоих давно прирезали бы. Мне быть Лучшим Другом.

– Нет, мне! – подал голос очередной претендент. – Ведь я Близкий Друг. По закону в случае смерти Лучшего Друга я заменяю его.

– Утрись ты своими законами! Где ты был, когда мы заговор готовили?!

– Я-то был там, где надо. А вот ты все время пьяный валялся.

– Зато я Лучшего Друга первым ударил! Значит, мне вместо него быть!

– Ударил ты его за то, что он твою жену увел!

– Врешь, гад!

– А в морду за гада не хочешь?

– Ну дай, попробуй!

Еще минута – и началась бы общая потасовка. Припоминались старые обиды. Развернулись бурные дискуссии относительно умственных способностей и мужских достоинств соперников. Кое у кого в руках уже блеснули ножи.