Читать книгу - "Курс на Юг - Борис Батыршин"

На рейде Вальпараисо.

…декабря 1879 г.

Глубокая ночь.

Жесткая рука зажала барону рот, и сразу его ударили сзади под колени – не слишком сильно, но этого хватило, чтобы ноги подкосились и он повалился на палубу. Но руки – уверенные, крепкие – не дали «пленнику» упасть лицом вниз.

– Спокойно, Гревочка, не шуми… – зашептало в ухе. Ладонь, зажимающая губы, исчезла. Барон выругался и обернулся.

– Веня, ну ты и…

– Тихо ты, баронессу разбудишь! – Остелецкий помог приятелю подняться. – Уж извини, брат: после того, как пропал твой посыльный, с «Луизы-Марии» цельный день глаз не сводят. Так что пришлось нанести поздний визит.

Плеснула вода, что-то негромко стукнуло в борт негромкий стук. Барон перегнулся через леер – в воде медленно перемещались размытые тени, окружённые ореолом ярко-зелёного свечения – формой они напоминали огромных лягушек.

– Чего встал, бросай конец! – зашипел Остелецкий. – Неровён час, заметит кто…

Греве заозирался, сорвал с кофель-нагельной планки бухту тонкого каната и швырнул за борт.

– Полезай, братцы! – крикнул шёпотом Остелецкий и подал руку человеку, карабкающемуся по канату. Тот неуклюже перебрался через леера и громко хлопнул ногами о палубу. Барон пригляделся и понял, что стало причиной неловкости: на ногах у гостя красовались необычные приспособления, нечто вроде штырей длиной не меньше фута, прикрепленных ремнями к щиколоткам. Между штырями имели место перепонки из тонкой кожи.

– Это что, и есть ваши знаменитые водолапти?

– Они самые. – кивнул Вениамин. – Милое дело: и плывёшь вдвое быстрее, и сил меньше уходит.

– Полезная выдумка… – барон повертел в руках водолапоть, переданный ему Остелецким. – С такими можно ночью тихонько подплыть к броненосцу с миной на привязи. И вахтенные ни пса не заметят, не то, что шлюпку или паровой катер!

– Думали уже! – отозвался Остелецкий. – Изобретатель сего приспособления как раз и собирался применить его на Дунае, чтобы взрывать турецкие речные мониторы и канонерки. Тогда не сложилось, а мы вот попробуем…

Ещё одна тень вскарабкался по канату. Остелецкий протянул пластуну руку, помогая перебраться через борт.

– Кстати – вот он, наш Леонардо, прошу любить и жаловать!

– Почему Леонардо? – удивился Греве.

– Да вот, Гревочка, один умник раскопал, что такие точно штуковины придумал итальянец Леонардо да Винчи – он много чего наизобретал, но всё так и осталось на бумаге. А наш умелец и изобрёл, и смастерил и использует с умом! Верно, братец?

– Так точно, вашбродие!

Унтер наклонился, распустил ремни, крепящие водолапти, и только потом вытянулся во фрунт перед начальством.

– Так что, вашбродие, унтерцер Лопатин…

– Не шуми ты, чёртушка! – Остелецкий махнул рукой. – По ночному времени звук разносится далеко, неровён час, услышат! Все поднялись?

– Так точно, все!

– Ты-то сам как на палубу попал? – спросил Греве. – Канат с кошкой, что ль, забросили?

Он хорошо помнил упражнения, которыми изнуряли себя морские пластуны ещё в Красносельских лагерях.

– По якорной цепи залез.

– Ясно… Греве потеребил подбородок. – Так, говоришь, за «Луизой-Марией» следят?

– Как есть, следят. – подтвердил Остелецкий. – Днём на пирсе Осадчий насчитали не меньше трёх шпиков – местные, смуглые да усатые, вроде тех головорезов, что на нас с тобой напали. И с воды наблюдают – две, три лодчонки всё время толкутся вокруг вашей посудины. Даже сейчас, ночью.

– И как же вы проплыли незамеченными? Море-то вон как светится…

Остелецкий пожал плечами.

– Я так думаю, им просто в голову не пришло, что кто-то решит добираться до парохода вплавь. Что до свечения, так пловец с водолаптями брызг, считай, не поднимает – не то, что сажёнками… Мы мимо двух лодок проплыли, так на нас никто внимания не обратил. Наверное, за тюленей приняли, или за дельфинов.

Он зябко обхватил плечи руками.

– Ладно, Гревочка, пошли в низы. Нам бы обсушиться и по стопочке… Хоть тут вроде как и лето, а вода-то холоднющая! И поговорить бы надо, а то времени совсем нет. Нам до рассвета ещё назад плыть.

– Молодцов твоих отправим на камбуз – там и обсушатся и примут для согрева души. – предложил барон. – А мы – может, в пассажирский салон? Велю стюарду подать какой ни то закуски, ну и адмиральский чаёк сообразим, как в былые времена. Тебе как, с коньяком, с ромом?

– Да хоть с самогонкой, лишь бы поскорее! Сил нет, как замёрз!

– Будет, всё будет, потерпи. Кстати, у меня хорошая новость. Сеньор таможенный начальник не обманул: нам с баронессой сегодня прислали приглашение к коменданту крепости на рождественский вечер. Так что вскорости я увижу Серёжку Казанкова и даже поговорить с ним смогу!

– Да ну? – Остелецкий остановился. – Это ты, Гревочка, молодец. А то я всё гадал, как бы с ним связаться…

– Теперь и гадать не нужно. Да ты шагай, шагай, а то и правда, закоченеешь…

И, подхватив друга под локоть, легонько подтолкнул его к трапу.

VI

Перу, Кальяо.

…декабря 1879 г.

Швейцар, наряженный вместо ливреи в матросскую куртку, почтительно принял у адмирала палаш и треуголку. Необходимость постоянно носить их при себе раздражала Повалишина несказанно, но поделать он ничего не мог. Несколько примиряла с этим возможность сменить тесную каютку в клёпаном чреве «Тупака Амару» на элегантный особняк в лучшем квартале Кальяо, официальную резиденцию нового комфлота. Как и целый штат прилагающийся к новой должности прислуги – швейцар, слуга-стюард, и даже личный секретарь. Увы, ни пса не разумеющий по-русски.

Иван Фёдорович благосклонно кивнул швейцару (или правильнее назвать его вестовым?), отпустил адъютанта и пошёл в дом. День выдался тяжкий, выматывающий жарой, влажностью, неистребимой латиноамериканской волокитой, неочевидным, но несомненным казнокрадством. А главное – бестолковщиной, способной дать сто очков вперёд самой дремучей российской провинции. Даже теперь, когда дымы чужих броненосцев стелятся на горизонте, когда город блокирован с моря и со дня на день ожидают неприятельского десанта – даже сейчас всё делается по извечному здешнему принципу, который, кажется, сильнее любых катаклизмов, что природных, что политических. «Hasta mañana» – сколько раз за день он слышал этот треклятый оборот? Двадцать? Пятьдесят? Сто?

«Когда прибудут железные балки для тарана «Лоа»? – «Hasta mañana, сеньор адмирал!»

«Долго ещё портовые власти будут тянуть с починкой деревянного корпуса «Манко Капака», давшего течь от орудийной пальбы? – Hasta mañana, сеньор!»