Читать книгу - "Мироходцы. Пустота снаружи  - Илья Крымов"

– Угостишь куревом?

– Что? – удивился Новорожденный. – Поверь, ты не хочешь курить «Черную Агонию». Табачный гриб для нее произрастает на мертвых равнинах Эйшиина, одна затяжка сократит твою жизнь на час, вторая – на год, а если выкуришь всю, умрешь через несколько минут.

Амбал-3997 пристально смотрел на сигару. Пожалуй, таких не курили даже на самом верху корпоративной иерархии. Просто из жизнелюбия не курили. И тем не менее на ней остановил свой выбор объект божественного класса.

– Я рискну.

Каос захохотал.

– Мне решительно нравится этот сорвиголова!

Как только сигарный дым вторгся в легкие, как только грибной яд из демонического мира просочился в кровь, Амбал-3997 понял, что оказался на краю жизни и смерти, ибо сигара была слишком хороша, чтобы он ее бросил.

– Бармен, у тебя есть что-то без красителей и ароматизаторов?

– Спирт.

– Этиловый?

– Нет.

– Жаль. Плесни неразбавленного.

Новорожденный бог и солдат Корпорации пили спирт, курили «Черную Агонию» и игнорировали остальную реальность, переходя с одной темы на другую.

– Расскажи мне, что значит номер за твоим именем?

– А как ты думаешь?

– Ну, я не знаю, потому и спрашиваю.

Амбал-3997 затянулся.

– Порядковый номер носителя сего имени. До меня было 3996 Амбалов, а когда я загнусь, его получит какой-нибудь желторотый Амбал-3998.

– Не напряжно?

– Мне еще повезло, имечко вполне новое. Есть у нас такие ветераны, у которых номер шестизначный.

– Не о том речь. Не напряжно осознавать себя хоть и высококлассным, но расходным материалом?

– Не всем же быть неповторимыми оригиналами с именем без порядкового номера, – пожал плечами солдат. – А тебе не напряжно быть тобой?

– Что? Мною быть великолепно! Я прыгаю по мирам, отвешиваю пенделей богам и демонам, диктую свою волю мирозданиям, беру самых красивых женщин и являюсь практически бессмертным существом. По-твоему, это напряжно?

Амбал-3997 пригляделся к тлеющему концу сигары.

– Мне кажется, что бесконечное существование – это то еще бремя. То есть я, как смертный, рано или поздно достигну лимита сил и начну деградировать, сдохну, скорее всего, в бою, и все это перестанет меня касаться. Прощай жизнь, иди в задницу паготная сука, я ушел, твое дерьмо меня больше не забрызгает. Покой. Ты же достиг лимита сил, переделал все на свете, тебе некуда больше расти, и это обстоятельство никогда не изменится. Ты застрял в жизни, и я не хотел бы оказаться на твоем месте.

На лице Каоса очень медленно проявлялись и скрывались желваки, Новорожденный не дышал, не двигался, не моргал, парализованный рождавшимися в голом черепе мыслями. Потом он наконец поднес ко рту стакан, но стекло громко звякнуло об один из бивней, и мироходец вышел из оцепенения.

– Кое-где ты ошибся, Амбал-3997. Есть вещи, которых я не совершал никогда. Я не причинил вреда ни одной женщине, ни одному ребенку, никогда не бил в спину и не делил ложе с мужчиной. Я никогда не шел против воли своего бога и…

– Все это пока.

– Нет. Бывало, я грозил женщинам, но только в качестве устрашения или для давления. Существуют непреложные… Амон-Ши, что я несу? Какой во всем этом смысл теперь?

– Слушай, я в философии звезд с неба не хватаю, но даже мне ясно одно: будучи бессмертным существом с безграничными возможностями, рано или поздно ты совершишь абсолютно все вещи, которые возможно совершить. Абсолютно все. Спроси у наших надмозгов, они тебе скажут.

– Я знаю ваших надмозгов, – молвил Каос, – это кучка мерзких садистов.

– Но эти садисты знают свое дело.

Серый мироходец и рад был бы поспорить с последним утверждением.

– И тем не менее некоторые вещи невозможны. Например, мужеложство. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

– Да ну?

– Такими Амон-Ши создал халлов, наши мужчины не балуются под хвост на генетическом уровне. Невозможно совершить то, что противоречит самой твоей сути, и сохранить себя в прежнем виде, а следовательно, я совершу не все, что возможно совершить, ибо что-то совершить невозможно в силу своего гипотетического несуществования вследствие совершения этого невозможного. Бэм!

Поток спирта ринулся по пищеводу Каоса Магна в сторону вечной топки.

– А вот на свой счет я не настолько уверен, – хмыкнул Амбал-3997, чувствуя дурман смертельного яда, уже начавшего размягчать мозг. Его кожу расчерчивал узор темневших кровеносных сосудов. – Возможно, когда-нибудь напьюсь и соблазнюсь каким-нибудь смазливым мальчонкой из отдела логистики… но пока что… – Солдат состроил гримасу отвращения, отчего черные жилы на его шее явственно натянулись.

Повисла непродолжительная тишина.

– Мм, в продолжение темы: как долго ты катаешь на своем йурго́е мою бывшую, солдат?

Амбал-3997 если и был готов к этому выпаду раньше, то к сему моменту успел расслабиться и пропустил его.

– Она в первый же день изнасиловала меня. Дважды. А через время еще раз. Когда мне надоело сращивать кости, я решил больше не сопротивляться. Разницу почувствовать не удалось. Она спаривается как… как…

– Одержимая демонами камнедробилка?

Амбал-3997 захохотал в голос:

– И даже с соответствующим звуковым сопровождением!

– Чтобы выдерживать Ноойру, нужно обладать выносливостью и некоторыми органами хтонического существа. Мое почтение твоему здоровью. Послушай, ты вроде смышленый индивид, не лишенный ни храбрости, ни силы, почему еще в сержантах? Эй, эй, эй!

Каос успел поймать голову собутыльника, пока та не встретилась со столешницей.

– Похоже, «Черная Агония» ест тебя быстрее, чем я думал. На-ка, глотни, это даст несколько дополнительных минут.

Плоская фляжка, сплошь состоявшая из маленьких сверкающих черепков, прикоснулась к губам солдата.

– Ох… что это?

– Храмовый султ, набрал в своем номере. Слышал о таком?

– Легенды, – сказал Амбал-3997.

Когда почти пустая фляжка вернулась к хозяину, последний вопрос был повторен.

– Не хочу в офицеры. С каждым повышением наши надмозги проводят определенные процедуры с нашими мозгами. Вымывают память о прошлом, оставляя только время военной службы. Вестимо, в целях повышения квалификации. А мне это на йургой не надо.

– Понимаю, понимаю. Особенно теперь, да? Соболезную.

Затуманенному разуму человека потребовалось время, чтобы осознать присутствие подтекста.

– Чему?

Возникла еще одна задумчивая пауза.