Читать книгу - "Вернуться из Готаны - Владимир Зырянцев"

Однако из этого ничего не вышло. Дело в том, что там не было никакой тропы. Лишь поначалу, первую четверть часа, ширина дороги, плавно спускавшейся по естественной террасе вдоль склона холма в нужном нам направлении, позволяла идти двум людям рядом. Но затем склон выровнялся, ориентир исчез. Зато появилось много бурелома, ям, буйно разросшихся кустов. Тут уже стало не до бесед. На некоторых участках надо было не столько идти, сколько пролезать, а к этому многие были совершенно не готовы и быстро начали отставать.

В результате уже спустя полчаса вокруг нас с Кэт образовалась группа отстающих. Здесь были хмурый Латинк, Эрландер, который все время спрашивал, долго ли еще идти, Видович в сопровождении верной Джейн, молодой лаборант Фред, жаловавшийся на ноги и сердце, и Химмельсберг. Готановед переживал из-за своей слабости и то и дело порывался уйти вперед, к основной группе, но эти попытки заканчивались тем, что спустя несколько минут мы нагоняли его, сидящего на каком-нибудь бревне. В отличие от готановеда, Видович всем своим видом показывал, что отставание его вовсе не беспокоит. Профессор неторопливо ковылял, опираясь на палку, с кряхтеньем перелезал через упавшие стволы, иногда присаживался отдохнуть.

Как можно догадаться, меня наша немощная группа вовсе не радовала: я надеялся, что мы с Кэт будем идти вдвоем, беседуя, а иногда, возможно, и целуясь, и так мило проведем время. Вместо этого приходилось подбадривать, утешать, тянуть вперед. И тут оказалось, что у Кэт это получается гораздо лучше, чем у меня. В рюкзаке у нее нашлись и вода для Химмельсберга, и таблетки от сердца для юного Фреда, и плитка шоколада для Латинка (математик все время жаловался на слабость и упадок сил). Кэт, не раздражаясь, выслушивала жалобы, находила слова утешения и поддержки, помогала перелезать через стволы — в общем, была образцовым проводником. Это позволило мне, не отвлекаясь, сосредоточиться на работе с картой. А это было необходимо, поскольку разрыв с передовой группой все увеличивался, и наконец мы остались совершенно одни.

Как следовало из карты, впереди нас ожидало ущелье с ниткой ручья на дне. Там можно будет немного отдохнуть, размышлял я, попить воды. Отдых будет как нельзя кстати, ведь впереди самая трудная часть пути: предстоит пересечь хребет, отделяющий нас от кемпинга. На той стороне ручья горизонтали стояли, тесно прижавшись, как пассажиры в час пик, сомкнувшись, как готовые к бою легионеры; подъем будет тяжелым, угрожали они, слабые и больные здесь не пройдут.

— И что говорит топография? — услышал я голос Химмельсберга. Он только что догнал меня и стоял, прислонившись к стволу и тяжело дыша. — Что нам предвещают эти загадочные линии и крючочки?

— Скоро будет ручей, — сказал я. — Можно немного отдохнуть.

— Отдых — это замечательно, — откликнулся готановед. — Немного отдохнуть — и вперед. Здорово, однако, вы читаете эту карту, я завидую. Знаете, Чернецкий, я никогда не мог разобраться в этой премудрости. Ни в школе, когда мы играли в Робинзона и лесных братьев, ни позже. В прошлом году в монастыре Аччал-Крндо мне дали взглянуть на схему местности, составленную во времена короля Шуйонки Второго — это четвертый век, первый расцвет Готана. Как я ненавидел себя в ту минуту за свое незнание топографии, вы не представляете! Что, мы уже идем?

Мы начали спускаться, а он, охваченный лихорадочным возбуждением, то и дело спотыкаясь и чертыхаясь, продолжал рассказывать об эпохе Шуйонки, о книгах и легендах того времени, о монастырях… Возбуждение помогало ему преодолевать усталость и боль, но оно скоро кончится, думал я, и что будет тогда?

В лесу стало темнее. Что ж, ничего не поделаешь, девятый час. В сгустившихся сумерках среди зарослей папоротника и рододендрона мне стали мерещиться какие-то огоньки: видимо, глаза устали. Наконец впереди внизу я увидел вытянутое светлое пятно — дно ущелья. Последние метры были обрывистыми. Я обернулся, чтобы помочь Химмельсбергу, поскользнулся и съехал вниз, больно стукнувшись обо что-то. Культуролог, цепляясь за корни, спустился без приключений и сразу направился к ручью. «Отдохнуть сначала надо», — подсказал я ему, но только мысленно: нельзя надоедать советами, сам сообразит, если вода слишком холодная. Я снова полез на обрыв, чтобы помочь спуститься Кэт и остальным, но это оказалось ненужным: видя мое падение, Кэт избрала другой путь, более пологий.

Я вернулся к Химмельсбергу.

— Извините за беспокойство, но у вас не найдется кружки? — спросил он.

— Кружку не взял, есть фляжка, — ответил я, поглаживая ушибленный бок. — Да вы пейте из горсти, так даже лучше, не простудитесь.

— А как это — из горсти? Я не умею, — признался он. Пришлось лезть в рюкзак.

Спустя несколько минут он тяжело опустился рядом со мной и протянул полную фляжку.

— Спасибо, — сказал я, осторожно отхлебнув; вода оказалась не слишком холодной. — А вы держитесь молодцом, не жалуетесь. Хотя все равно не понимаю, зачем вы вообще обрекли себя на эти мучения. Я же вижу, как вам тяжело. Могли бы спокойно дойти до деревни, а завтра — ну послезавтра — снова присоединиться к нам.

— Да, я понимаю, что это нелогично, — пробормотал он, с трудом вытягиваясь на камнях. — Но мне необходимо это видеть. Такой шанс…

— Подложите что-нибудь, — посоветовал я. — Куртку снимите и подложите, а то вмиг простудитесь. Нате, возьмите мою. Как же вы надеетесь увидеть эти ваши Ворота? Ведь возле них будет чудовищное напряжение поля — ничто живое не выдержит.

— Да, это проблема, — признался он. — Но у нее должно быть какое-то решение. Ведь те, кто стремился к Воротам, как-то их проходили! Да и монахи, охранявшие Кадоро, стояли не в двух километрах от них, а в пределах видимости. Сохранилось много описаний Ворот в момент их появления; значит, люди их видели и остались в живых. Может, их спасало незнание расчетов Латинка? Я не хочу сказать ничего обидного для нашего коллеги, но что-то здесь не сходится.

— Ну проверить его расчеты мы сможем совсем скоро, — заметил я. — Если они верны, то через несколько минут начнется резкое усиление колебаний. Если мы смотрим на эти научные гипотезы с усмешкой, то можем не спешить и даже заночевать в лесу.

— Не надо считать меня обскурантом, слепо верящим в древние мифы, — возразил Химмельсберг. — Я полагаюсь на выкладки наших физиков и математиков, этих жрецов ее величества науки. А потому готов выбиваться из сил, чтобы вовремя уйти из опасной зоны. Если скажете, что пора, я сейчас встану — и вперед.

— Нет, подождите немного, — ответил я. — Остальные еще не отдохнули.

— Насколько все же мы — я о себе, конечно, — удалились от природы! — пробормотал культуролог. — Мы утратили элементарные навыки наших предков. Ни воды набрать, ни огонь разжечь… Мы живем под колпаком цивилизации, в созданной нами среде, слепые, глухие… Лишь какие-то отзвуки…

Я взглянул вверх и отметил, что в небе произошли перемены: серое покрывало исчезло, разорванное спешащими на юг угольно-черными тучами. Вершины деревьев раскачивались под крепнущим ветром, его слабое дуновение доносилось даже на дно ущелья.