Читать книгу - "Требуется пришелец - Евгений Лукин"

Она меня не любит. Мало того, она меня, оказывается, боится до судорог. Пока просто командует, этого не заметно. Но потом её пробивает — и начинается пресловутое кипенье рыбьей стаи: лианы бурлят, отсверкивают тусклым серебром, шарообразность утрачивается — мечется моя Мымра и приседает, как дерево под ветром…

Сначала грешил на собственную впечатлительность: мы ведь очень сильно зависим от чужих слов. Лёха наплёл, я поверил — и, глядишь, взаправду померещилось. Однако потом мало-помалу в истериках Мымры стали угадываться некие вполне конкретные образы. Когда такое произошло впервые (с седьмой или с восьмой моей попытки вникнуть), я по привычке принял эти образы за приказы. Нечёткие, невнятные, почти нечленораздельные. Но дело было даже не в нечёткости их, а в самой сути. Мне предлагалось (а может, и запрещалось) сделать что-то страшное: сжечь Мымру, например… Аж мороз пробрал — вдоль голого хребта.

И лишь потом я сообразил, что никакие это не приказы и не запреты, а просто страхи. Она меня боится. Оказывается, Володенька Турухин — смертельно опасное существо!

Зачем тогда покупала? Зачем выводит из себя дурацкими своими причудами? Адреналину не хватает?

Собирался спросить у Лёхи, однако не случилось. Каждый раз когда мне выпадал досуг, зеленоглазый коллега, как нарочно, был при исполнении. И я подошёл к Вадиму.

— Слушай, — сказал я ему. — У тебя с лохматым твоим отношения нормальные?

Он чуть не вздрогнул и посмотрел на меня с подозрением.

— А в чём дело?

Я растерялся. Уж больно агрессивно это прозвучало.

— Так… интересуюсь…

Секунды две Вадим проедал меня глазами, потом, видно, понял, что издёвки в моём вопросе никакой не содержится, и малость расслабился.

— Н-ну… непросто… — уклончиво ответил он. — Придирчивый очень, требовательный…

— А я думал, Мымра у меня придирчивая…

— Сравнил! — Вадим высокомерно усмехнулся. — В каком-то смысле с Мымрой тебе повезло. Чёткости исполнения не требует, повторять не заставляет. Отработал абы как — и гуляй…

В голосе старожила слышались покровительственные нотки.

— Знаешь, — признался я. — Пугливая она у меня какая-то.

Не понял, уставился.

— А кого ей пугаться?

— Меня.

Я давно уже приметил, что громче и раскатистее всех хохочут угрюмые люди. Вадим, несомненно, принадлежал к их числу. Взгоготнул от неожиданности громоподобно. Тут же спохватился, замолчал, насупился.

— Тебя? — переспросил он, очень недовольный собой. — А ты кто такой, чтобы им тебя пугаться? Это высший разум! Мы для них всё равно что букашки… Для них Обмылок — букашка!

— Да видишь ли… — И я имел неосторожность поделиться недавними своими впечатлениями. С кем-то же надо было поделиться! Вадим глядел на меня, словно прикидывая, кто перед ним: лжец или псих? Третьего варианта, я так понимаю, было не дано.

— Ты… завязывай с этим… — выдавил он наконец. — Лёха тебе такого наврёт… Мозги вспотеют!

— При чём тут Лёха? Я собственными глазами видел! То есть не глазами, а… Ну, понятно, короче! Что ж это, глюки?..

— Глюки, — уверенно подтвердил Вадим. — И чем больше будешь приглядываться, тем больше будет глюков…

Может, он и прав. Было у меня в детстве такое развлечение: уставишься на пятнышко или на сучок в доске — и рано или поздно вытаивает из него человеческое лицо, птичка — словом, что-нибудь вполне постижимое рассудком. Случалось мне встречать людей, утверждавших, будто знают, в чём смысл жизни. Жутко представить, сколько времени пришлось им точно так же пялиться на окружающую действительность, пока этот смысл не возник.