Читать книгу - "Братья наши меньшие - Владимир Данихнов"

— Кир-р? Читай по губам: в конце твердый знак.

— Ыгы, конечно…

Игорь проглотил остатки сосиски — кадык дернулся вверх-вниз — и посмотрел на меня весело, но с затаенной грустью.

У него на кухне уже лет пять висит календарь, на котором изображен шут в черно-белом колпаке; видно только его лицо, а остальное прячется за рамкой. Но лицо нарисовано так, что возникает чувство, будто работал мастер. Быть может, талантливый художник, которому не повезло в жизни, вот он и рисует картинки для календарей. У черно-белого шута лицо умное, мудрое даже, и кажется, что он играет не свою роль. Губы растянуты в зубастой ухмылке, и можно подумать, будто шут рад такой жизни, но, если закрыть ладонью нижнюю часть лица или просто смотреть ему в глаза, видно, что шут готов выть от тоски. В его глазах, нет слез, но в них заметна внутренняя боль, боль такой силы, что сравнивать ее можно только с умиранием первой, детской еще любви или потерей матери.

Может быть, это кажется только мне. Возможно, Игорек считает шута самым веселым человеком на свете, потому и не снимает его. Я не спрашивал.

Но сейчас Игорь особенно походил на шута. Мой друг улыбался, и нижняя часть его лица была счастлива, а на верхнюю я старался не глядеть.

— Кирь, — сказал он. — Я знаю, что моя мама мертва. Что все эти письма от нее писал ты. Знаю.

Я смотрел в свою тарелку и молчал. Стало очень тихо. Из комнаты послышались невнятные звуки: шорох или царапанье. Наверное, кот Джек царапает диван, подумал я, точит когти.

— Извини, — пробормотал я. — Ты…

— Спасибо тебе, Киря, — сказал Игорь. — Нет, правда, огромное спасибо. Ты настоящий друг. Я еще раз убедился в этом. Но дело в другом. Понимаешь?

Я посмотрел на него: глаза у Игоря потемнели. Сильно увеличились зрачки, и я даже подумал, что он, наверное, чем-то укололся, наркотиком каким-то. Или накурился? Если не так, тогда почему у Игоря не течет кровь из носа? Почему он сидит здесь со мной, а не валяется в постели с высокой температурой?

Почему он не умирает, черт подери?

— Ты понял, — кивнул Игорек, прислонившись к спинке стула.

— Что?

— Я разучился сопереживать, — сказал он. — Все! Было — и нет! Я узнал о смерти матери, и ничего со мной не сделалось. Ни крови, ни болезни. Финита ля комедия. Я выздоровел!

— Так это ж здорово… — брякнул я.

— Ни хрена не здорово! — взорвался Игорь, и от его крика вздрогнули стекла, а кот Джек зашипел и прекратил лакать молоко из миски.

Что-то было неправильное в этой сцене, но я не мог взять в толк, что именно.

Царапанье …

— Я все выяснил! Вчера подумал вдруг: что-то не то происходит. Почему мама никогда не звонит, а только пишет? Я навел справки и выяснил, что мама не живет с братом! Да, я позвонил…

…и шорох …

— …ему! Дядьки не было дома. Ответила горничная. Она сказала, что мама не живет с ними. Что она не в отъезде и не пошла за покупками, как всегда говорил дядя; горничная сказала, что мама никогда у них не жила! Она сказала, что у дяди на тумбочке у кровати стоит фотокарточка в траурной черной рамке, а на карточке той — моя мама.

…в комнате .

А кот Джек вот он, здесь, настороженно смотрит на хозяина и лапой легонько трогает краешек миски, хочу добавки, мол; усы его, словно травинки утренние, росой умытые, покрыты молочными каплями. Сыто жмурит котяра ядовито-желтые глаза, а шорохи и царапанье доносятся из комнаты. Больше зверей у Игоря нет, я знаю.

— Игорек…

— Что?

— Ты случайно еще одного кота не завел?

— С чего ты решил?

— Не слышишь разве? Кто-то есть в соседней комнате.

Малышев сник и опустил глаза; запал, вызванный признанием, кончился, но все-таки Игорь сказал по инерции:

— Я не хочу, чтобы кровь переставала течь. Понимаешь? Я привык.

— Конечно, — кивнул я. — Так что насчет звуков?

— Пошли, Киря. — Игорь выбрался из-за стола.

Я встал вслед за ним, повертел головой в поисках какого-нибудь оружия. Ничего не нашел и собрался вооружиться вилкой, но Игорь жестом велел положить ее на место. Я послушался, но прежде слизнул с вилочных зубчиков остатки чертовски вкусного мясного соуса.

— Не беспокойся, все в порядке, — сказал Игорь.

— Да, соус свежий, — кивнул я.

— Я не о том.

Мы прошли в комнату. Игорек зажег свет. В комнате было так же чисто и аккуратно, как и в других помещениях. Сервиз и хрустальные бокалы в новенькой, отполированной до блеска стенке сверкали радостно и солнечно. По-праздничному ярко светила собранная из замысловатых бело-синих фигур люстра; стены украшали декоративные обои — лунная дорожка на вечернем озере, и лебедь с орлом летят в самое небо, забираются под самый потолок. Элегантные подушечки были разбросаны по мягкому дивану нарочно небрежно, но и здесь вкус не отказал хозяевам.

Единственное, что не вписывалось в картинку, — массивный старинный шкаф возле балконной двери.

Нет, кое-что еще портило впечатление. Я потянул носом и скривился, потому что воняло пометом. Голубиным? Форточка была раскрыта настежь, но свежий воздух не успевал справиться с запахом.

— У тебя на балконе голуби гнездо, что ли, свили? — —поинтересовался я, останавливаясь на пороге.

Не-а, — ответил Игорь и прошел к шкафу.

В замочной скважине правой дверки торчал ключ; он повернул его. Дверь со скрипом открылась, и на свободу выбралась… курица!

Рот у меня открылся сам собой. То была обычная несушка: оперение пестрое с оттенком синего — на грудке светлее, на кончиках крыльев темнее; маленький красный гребешок и когтистые лапки. Курица смешно подпрыгнула на месте, избавляясь от присохшего к лапе помета, и замерла, вывернув голову. Разглядывала меня внимательно и, как мне показалось, настороженно.

Заглянув в глубь Игорева шкафа, я убедился, что помет был не голубиный, а очень даже куриный. Курица умудрилась изгадить им лакированное дерево в целых три слоя. И как не задохнулась?

— Второе нарушение закона на сегодня? — спросил я. — Курицу с завода стащил? Слишком это хлестко, Игорь, слишком; котов, ладно, их по старой привычке многие держат, власти на домашних пушистиков спустя рукава смотрят, но курица… это же чья-то продуктовая карточка, чей-то счастливый, с мясом, Новый год и Рождество тоже!

— Только не надо читать проповеди, Киря, — скривился Игорек. — Я все прекрасно понимаю. Мне продал эту курицу фермер, один из наших постоянных поставщиков. Хороший мужик, кстати, мы с ним дружим; болтаем о том о сем. Перед Новым годом он ко мне приехал и привез в клетке это чудо. Резать рука не поднялась, по его же словам, но и под суд идти он не хотел.