Читать книгу - "Рубеж - Евгений Васильевич Шалашов"

не выкрикнул — а кто виноват-то? Не фиг было составлять указ о том, что император вправе сажать на престол любого, кого заблагорассудиться. И вот, получили эпоху дворцовых переворотов. А еще я считал, что здесь, в Чертогах разума, вопрос о моем самозванстве уже решен и предки дружно признали меня членом своей семьи. Ан, нет. И что, я оправдываться стану? Лучший способ защиты — нападение.

— Ну, если так рассуждать, так и ты Петр Алексеевич тоже самозванец.

— А я-то с чего бы? — удивился Петр. — Я государь природный, по отцу и деду.

— А я слышал, что твой отец не государь, а патриарх Никон, — усмехнулся я, стараясь сделать свою ухмылку как можно противней.

— Да я тебя за такие слова! — вскочил со своего кресла император и, ухватившись за трость, которая, как оказалось, стояла рядом, ринулся на меня.

Я уступать не собирался, а вскочив с места, ухватил стул и приготовился пойти с ним наперевес в бой. И быть бы тут большой драке с ломанием мебели, как вдруг, в наши чертоги вошел… кот Василий.

Их мохнатое сиятельство прошелся прямо между нами, подняв хвост. А хвост был такой пушистый, что если павлин увидит — удавится от зависти.

Мой меховой телохранитель недовольно муркнул, потом посмотрел на меня, подошел к Петру Алексеевичу и потерся о его ногу.

У первого императора аж челюсть отвисла. А Васька, которого я уже посчитал предателем, отошел от Петра, подошел ко мне и тоже потерся. И тут я уже всё и всем простил.

— Вот так всегда, — вздохнул я, поставив на место стул. Что-то при появлении Васьки мне стало стыдно за свое поведение. — Один человек нормальный, да и тот кот.

— Коты, брат Алексашка, они самые толковые люди, — ответно вздохнул Петр, отставляя трость. Протягивая мне руку, предложил. — Давай, что ли, руку твою пожму.

— Давай, — кивнул я, протягивая руку Петру Великому. Я ожидал, что государь, по преданиям обладавший огромной силой, сейчас примется дробить мои кости, но тот пожал мне ладонь довольно аккуратно.

Петр Алексеевич уселся в кресло, а Васька, рыжая шельма, сразу же запрыгнул к нему на колени. Я, было, испытал укол ревности, но подавил его. Василий зря ничего не делает. Если он устроился у Петра, значит так и нужно.

— Ты, Петр Алексеевич, на меня не серчай, — повинился я. — Глупость брякнул, которую у одного писателя вычитал, но так и ты меня пойми. Забодало от своих венценосных предков слышать — мол, самозванец. Сначала обзывают, а потом говорят — а вроде и ничего, наш.

— И ты меня тоже прости, — покаялся Петр Великий. — Нам бы сейчас рюмочку выпить, да помириться, но слышал, что ты не пьешь. Я и решил, что ты самозванец, оттого что не пьешь. Кто ж из моих потомков-то не пьет? И дочка Лизка выпить любила, а уж как Анька, племянница моя водку лопала! И Петька второй, который мне не помню уже, но кем-то приходится, так пил, что с ума спятил. А те, кто после этой немки, то есть, после Катьки пошли, совсем не то, но тоже выпить могли, а ты же вообще ни капли.

Я только развел руками. Интересно, а Петр Алексеевич говорит об этом всерьез, или прикалывается? Кто его знает.

— И Алексашкой я тебя называю не из-за неуважения, а потому что ты меня возрастом младше. На сколько лет-то?

Впору опять развести руками. Как мне разницу высчитать? Если по дню рождения цесаревича или Павла Кутафьева — это одно, а по дню рождения меня самого — совсем другое.

— Тогда уж лучше Сашкой. Если Алексашка — то у меня с Меншиковым ассоциации. Впрочем, как тебе угодно меня называть, так и зови.

— Как скажешь… — рассеянно сказал император, поглаживая кота. Потом вдруг спросил: — А что еще про меня болтают?

— Так много что болтают. Про то, что ты сын Никона — про то не болтают. Известно, что патриарх в это время в ссылке был. А вообще…

Я призадумался. Что бы такое рассказать Петру Великому из этой реальности о том Петре, из моей реальности? Не уверен, что все совпадет. Но сказал самое главное:

— Спор до сих пор идет — правильно ли ты поступил, обернувшись к Западу? Может, стоило собой оставаться?

— А собой — это кем? — огрызнулся царь. — Захолустьем, которое даже армии толковой не имело, где флот в первой попавшейся луже утонет? Ты историю-то помнишь? С чего Северная война начиналась? Да с того, что шведы нас в первом сражении разгромили. Была бы русская старина хороша, так дворянское ополчение шведа до Упсалы гнало, а то и до самого Стокгольма. И если бы я Россию на дыбы не поднял, чтобы тогда вышло? Разбили бы нас, сопли кровавые вытерли, да и уперлись обратно. И все как встарь! Англичане с французами наши товары на Северной Двине скупают, фактории ставят, а потом бы и дальше залезли, до самой Волги, и шведы на нашем хлебе наживались. Но это малость. А могло бы и хуже быть. Разодрали бы нас на части. Вот, сидели бы мы каждый в своей берлоге, да похрюкивали — а чего это мы у Запада не учились? А этот Запад, нас бы промеж ушей бил, да работать на себя заставлял. Не так? Если туго приходится — учиться надо. У кого учиться, это неважно.

(Петр Алексеевич вместо слова неважно употребил иное выражение, но в его время это считалось нормой. У нас бы запикали.)

Я не стал спорить. Права у меня такого нет, чтобы спорить с реформатором. Не стал говорить, что по мнению некоторых историков, Россия достигла бы тех высот, которые она взяла вместе с Петром, только попозже и не такой кровавой ценой. Дескать — предвестником преобразований Петра Великого стали реформы его предшественников — Алексея Михайловича, Федора Иоанновича и регентши Софьи. А реформы царевны Софьи, вкупе с идеями Василия Голицына, сыграли бы свою роль в преобразованиях, даже без Петра. Не знаю, может бы и сыграли. Только бояре вначале бы Софью с фаворитом сковырнули, а вот как бы потом было, кто его знает? И Верховный Тайный Совет затевал настоящую революцию — ограничение монархии с помощью дворянства. И Сталина критикуют за жесткий курс коллективизации и индустриализации. Но хорошо говорить из сытого и благополучного будущего о кровавом прошлом.

— А спор этот решения не имеет, — сообщил я. — Славянофилы с западниками уже два столетия спорят, а толку мало. Может, когда-нибудь спор и разрешится, но не сейчас. Но главное, Петр Алексеевич — и славянофилы и западники сходятся в том, что твои реформы сыграли огромную роль для страны.

— Да знаю я, все я знаю, — отмахнулся император. — Или думаешь, если я умер, так за событиями не слежу? И газеты почитываю, и книги, и даже фильмы смотрю.

Ишь, какая на том свете насыщенная жизнь. Газеты и книги читают, фильмы смотрят. Но завидовать пока не стану.

— Но я не про то тебя наследник хочу спросить, не про то… — Основатель империи задумался, потом принялся обшаривать карманы. Отыскал в одном трубочку, отчего-то уже набитую табаком, а из другого вытащил… зажигалку, напоминавшую дешевые китайские зажигалки моего времени. Увидев мое удивление, пояснил: — Так ведь удобнее же, нежели спички.

Ага, он про спички. А где традиционное огниво? Где кремень с кресалом? В крайнем случае — мог бы вытащить из камина уголек. Ну а вообще, курить вредно, особенно трубку.

Но Петр Алексеевич лишь с наслаждением затянулся и выпустил из ноздрей едкий дым. Ну вот… А я слышал, что если курят трубку или сигару, то не затягиваются.

Василий, лежавший спокойно, тоже отреагировал на дым. Соскочил с коленок императора, фыркнул, а потом, посмотрев на меня (показалось или нет, что подмигнул?) и пошел. Пошел так, пошел и… пропал. А как он вообще-то вошел? Ишь, шляется между мирами и пофиг ему.

— Так вот, император Всея Руси Александр четвертый, — без насмешки обратился ко мне Петр Великий. — Как ты дальше-то собираешься жить?

— В каком смысле? — не понял я вопроса.

— Ну вот, прогонишь ты супостата с земли нашей, а что потом?

— А потом станем бить врага в его логове, — ответил я. — Берлин нужно брать, Париж. Поучим европейцев хорошим манерам, чтобы надолго отучились на Россию ходить.

— Ну, хорошо, Париж с Берлином ты возьмешь, а дальше-то что? Объявишь, что Российская империя теперь от Тихого океана и до Атлантического простирается? Германскую империю, Французскую республику — а можно заодно и Австрияков, в Российскую империю включить?

Елки-палки, а ведь хороший вопрос император задал. Возьму я две европейские столицы, а что мне дальше-то делать? Я со своими министрами пока так далеко не заглядывал. Но Европу включать в состав империи точно не стану.