Читать книгу - "Хмурь - Ирина Лазаренко"

Паук в углу медленно перебирает лапами – цоп-цоп, тонкая паутинка раскачивается и, кажется, вот-вот оборвется. Капля воды стекает по оконному стеклу, настоящему стеклу. Шуршит в паутине сухая оболочка мухи.

Как это – быть мухой, застрявшей в паутине?

– Почему ты до сих пор считаешь себя в подчинении наставников? Ты же такой… особенный.

Туча смотрит на меня серьезными глазами цвета мёда. В ее серьезности есть что-то смешное, детское.

– Потому что есть правила.

– Да вот не нужны же тебе их правила! Ты можешь создать собственные. Ведь ты сильнее их, умнее, больше можешь и…

– Нет.

– Что нет?

Оконное стекло прозрачное, я вижу, как ветер играет листьями осинки у дома. Дерево состоит из многих-многих веток. Толстые, тонкие, сломанные, искривленные, они переплетаются в чудной узор, который нельзя повторить. Кажется, если взять уголек и перерисовать каждую-каждую ветку, то выйдет рисунок дерева, но я знаю, что это не так. Я пробовал.

– Я не умнее. И не важно, сильнее ли я и больше ли могу. Имеет значение лишь то, что каждый из нас – малая часть событий, часть большого, нарочно созданная делать то, что ей назначено.

– Как топор или плуг?

– Быть может, как гвоздь. Его вбивают туда, где он нужен, чтобы не дать развалиться чему-то существенному. Гвоздь не выискивает сам, куда ему забиться, он не знает, где и когда он нужен, может разве что по случайности угадать это. И кто знает, что стрясётся, если гвоздь будет вбит не тогда и не туда. В благополучном случае от этого не будет пользы, в неблагополучном же…

Сердце Тучи стучит – тук-тук, тук-тук. Успокаивает. Усыпляет.

Она молчит, думает. И я думаю.

Мне нужно, всем нам нужно быть частью сущности, что нас взрастила, получать ее указания, видеть ее одобрение. Мы провели годы, только того и желая, что заслужить это одобрение. Мы не умеем действовать иначе, никто вокруг нас не умеет.

Устройство жизни в Подкамне отличается от полесского, потому только тут, только теперь я могу поглядеть на привычные способы действий немного со стороны.

И с этой самой иной стороны мне видится неутешительное: мы, хмури, всегда думали, что если выживем, то устроимся замечательно и будем полезны до изумления, теперь же все наши соображения представляются мне малозначительной мышиной возней. Наставники нас не очень-то ценили все это время. Люди нас сторонятся и боятся. Что вытворяется в голове у земледержца – этого вовсе понять невозможно, однако я не вижу причин для светлых надежд.

Но я не умею не быть частью всего этого. Наставники, обыкновенные люди и необыкновенный земледержец – тоже лишь часть чего-то большого и сложного, настолько большого в своей сложности, что у меня нет чаяния осмыслить его.

И нужно ли? Я ведь не перестану быть частью всего этого, вбитым в нужное место гвоздём, одной из веток дерева или – приходит мне в голову более точное сравнение – шестерней механизма вроде тех, которыми всё обустроено в Подкамне.

– А если вместо гвоздя они сделали молот и еще не поняли этого?

Я долго выискиваю ответ, который смогу произнести вслух, который можно произнести вслух при Туче.

Бестолковое занятие. Я вообще никакого ответа не нахожу.