Читать книгу - "Имя нам - легион - Александр Сивинских"

– Эй, напарник, подъем! – Через показную бодрость его тона откровенно сквозила нешуточная озабоченность. – Как самочувствие?

Филипп, держась руками за гудящую голову (казалось: шлем – бронзовый церковный колокол, а голова – его язык), распрямился и сказал:

– За-ши-бись!

– Молодца! – похвалил его повеселевший Бородач. – Добраться до поверхности сможешь?

– Думаю, смогу, – Филипп посмотрел в сторону выхода, – если ты затычку сковырнешь.

– В два счета, – успокоил его Бородач и побрел, раздвигая, словно воду, завалы лепешек.

Филипп, спотыкаясь, заковылял следом.

Освободить проход оказалось не так-то просто. Хонсак застрял намертво и не сдвигался ни взад, ни вперед. Бородач возмущенно пыхтел и мощно дергал его за торчащую ногу. Нога хрустела и поддавалась. Хонсак – нет.

Филипп, с иронией наблюдавший за бесплодными попытками Бородача ликвидировать посмертную подлянку супротивника, вдруг рассмеялся.

– Что такое? – насторожился Бородач.

– Ерунда… вспомнил кое-что.

– Ну, так порадуй старика!

– Анекдот по поводу. Пошли два мужика на медведя. Один – бывалый таежник, другой – горожанин, чайник. Добрались до берлоги. Дитя природы взял здоровенную дрыну и давай ею лесному хозяину в жопу тыкать. Медведь взбеленился – и на них. Они бежать. Горожанин бежит и думает: А какого, собственно, такого-этакого, мы удираем? Развернулся да ка-а-а-к даст дуплетом! Два жакана двенадцатого калибра – не шутка: мишка сразу кони задвинул. Чайник ходит петухом. А бывалый ему и говорит: Ты, однако, совсем плохо делал. Надо было, однако, до самой заимки бежать. Кто сейчас, однако, эту тушу до дому тащить будет?…

– Ха-ха, – сказал Бородач. – Пациент изволил шутить – значит жить будет. Анекдот не без бороды, следовательно, долговременная память тоже в норме. За чайника, однако, спасибо. Учту, однако. – И он принялся ковырять хонсака ножом.

А дитя природы Филипп блаженно растянулся на перине из хонсачьих припасов. Или отбросов…

Какая, в принципе, разница?!

* * *

Поверхность встретила их суетой и беспорядком. Бардаком. Стало понятно, почему так приземисты местные деревья и для чего им столь разветвленная корневая система. Здесь, оказывается, правили бал ураганы. Очевидно, они были столь же привычны здесь, как дожди в Питере или солнце на Кавказе.

Привычны для аборигенов, разумеется.

Чужакам же пришлось несладко. Стихия разметала дирижабли, повалила компрессоры, закидав их кучами мусора, вырвала и унесла флажки-указатели. Досталось и людям. Кое-кто демонстрировал свеженькие повязки, чьи-то конечности упаковывали в жесткий лубок. Начальственные Братья нервно орали, озабоченные непредвиденной помехой, на терран-спецов, не обеспечивших.

Спецы лениво отбрехивались: СКАМСС не имеет отношения к метеорологии, – должно быть, говорили они.

Грязные легионеры, только что выбравшиеся на поверхность, нетерпеливо вертели головами в поисках обещанной кормежки.

Филипп с Бородачом присоединились к своим. Четвертый взвод потерь не имел. Рейнджеры жадно глотали воду и грызли прессованные сухофрукты, предоставленные запасливым Меньшиковым. Он возбужденно живописал прошедшую бурю:

– Транспортер трясется, как старая дева в мужской бане, в лобешник говно всякое летит, на всех частотах командирский мат не по-русски… Ну, – думаю, – звездец! Если сейчас мужики из нор полезут, калек будет – до хрена и больше. Только успел так подумать, а ветер и стих. Минут пять всего бушевал. Ох и поотскребал я потом грязь с блистера: весь ведь залепило! Смотреть неохота было. Да вы кушайте, кушайте, – всполошился он, заметив, что Мелкий прячет последний батончик в карман – про запас. – У меня еще есть. Много. Горячего сейчас долго не будет: гаврики Бобсона как раз заканчивали термосы выгружать, когда налетело. Вся хавка, блин, разлилась.

Мелкий тут же разорвал упаковку и довольно задвигал могучими челюстями.

– А мы детенышей видели, – сказал он, расправившись с брикетом. – Они как меховые игрушки. Я чуть не заревел: хоть и мерзкие твари из них получаются, а все равно жалко. Все мертвые. На фуя вот так делать? – обернулся он к Генрику. – Что за война такая – с ребятишками? Козлы!…

Генрик не ответил. Он не торопясь жевал, и глаза его были пустыми.

* * *

С ревом начали прибывать грузовые транспортеры. Они приземлялись, располагаясь по огромной окружности с центром в районе подземных боевых действий, и возле них тут же закипала работа.

Командир базы распорядился выстроить Легион. Прихрамывая, неся на лице печать забот и усталости, он вышел к подчиненным и оперся на боковину опрокинутого бурей компрессора. Рядом с ним замер, широко расставив длинные ноги, хмурый начальник штаба.

– Легионеры! – прогромыхал батя. – Нами каких-то три часа назад была начата, и чертовски профессионально притом, великолепно разработанная начальником штаба нашей базы (благодарный кивок Семену Семеновичу) акция возмездия.

Он начал говорить вполне ясно и твердо, но с каждым словом речь его становилась все более и более эмоциональной, а артикуляция – все менее и менее разборчивой. Не знай Филипп, что Большие Братья питают стойкое и неодолимое отвращение ко всем видам наркотических веществ (за исключением табака), он бы решил, что дядька здорово перебрал. Но! Как для подавляющего большинства землян омерзительна сама мысль о каннибализме, так для терран страшна мысль о применении воздействующих на психику веществ. Терру заселяла цивилизация абстинентов.

Филипп терялся в догадках.

Причина же стремительного окосения командира была проста и находилась прямо под его боком, причем в самом прямом смысле: из емкости, спаренной с компрессором, служащим бате опорой, тонюсенькой струйкой стравливался газ. Смертельный для хонсаков, газ был сравнительно безвреден для здоровья человека, но мозги мутил – любо-дорого!

– …не занятная прогулка со стрельбой, как кажется некоторым горе-воякам из генштаба, – Степан Степанович презрительно мотнул головой в сторону, где, видимо, и окопались названные недоумки, – и не карательная экспедиция, как предательски заявляют опасные личности, к Легиону ни малейшего отношения не имеющие. К сожалению, они давно и успешно пользуются мягкосердечием… э-э… не важно кого. Мы блестяще провели первую часть операции, и не наша вина, что завершать ее – не нам. Не нам! Дьявольщина! Она вообще не будет завершена! Руководство решило закапсулировать оккупированный противником район. Знаю, вам тяжело будет это слышать, мои герои, но оставшихся в живых хонсаков оставят жить и далее. Им даже позволено будет продолжать свой никчемный род. Но уничтожить этот поистине райский край, – он величественно повел рукой над разоренными ураганом окрестностями, – целиком им все же не удастся. Да, расход энергии на поддержание капсулы будет велик. Неоправданно велик, – командир снова обратил яростный взор в сторону расточительных горе-вояк и гневно возвысил голос, – но кое-кто готов пойти и на это! Да, мне, как и вам, горько бросать дело незавершенным, но я, как и вы, строго соблюдаю воинскую дисциплину и чертову субординацию. За мужество и верность контракту объявляю вам, мои солдаты, благодарность. На базе вас ждет двухдневный отдых и даже кое-какие развлечения. Надеюсь, они немного скрасят боль, принесенную вам неожиданным отступлением. Но прежде мы еще послужим как боевое охранение – пока идет монтаж энергоузлов капсулы. Еще пару часов у вас будет возможность вышибить дух из хонсаков, ежели эти членистоногие трусы вдруг появятся из своих зловонных нор. По машинам, герои!