Читать книгу - "Футуроцид. Продолженное настоящее - Андрей Столяров"

Тут же появляются минимально одетые девушки и раздают участникам стандартный набор: сенсорные перчатки и серебряные ментоскопирующие обручи с присосками для закрепления на висках.

– Тема! – провозглашает Патай.

Загорается центральный экран. На нем – знакомый всему миру портрет: «Мона Лиза», она же «Джоконда».

Зал дружно ахает.

Я тоже ахаю, хотя и с некоторым опозданием.

На меня это производит даже большее впечатление, чем на зал.

Вот это да, вот это Патай выдал фитиль.

– Вы готовы? – кричит он, тыча указательным пальцем в сторону фрика.

– Да!!! – вопит в ответ Мойщик Окон.

– А вы готовы? – Палец перенацеливается на тетку.

Та просто визжит, тряся перед собой растопыренными ладонями.

– Гонг! – командует Патай, запрокидывая лицо к потолку.

На нас обрушивается громовой удар меди. Вспыхивают в воздухе десять пустых полотен. Начинают мелькать десять пар рук, и на полотнах появляются первые цветовые мазки. Вперед, как я и ожидал, сразу же вырывается фрик. Он с размаху бросает на полотно ком желтой краски, затем, рядом с ним, ляпает ком зеленой, а сверху припечатывает их огненно-алой, которая тут же стекает вниз кровавыми сгустками. Брызги летят во все стороны. Конечно, это виртуальные брызги, они никого не запачкают и, выйдя за край полотна, осыпаются искрами пикселей. Все равно эффект потрясающий. Рейтинг фрика начинает быстро расти. Сам фрик при этом дико хохочет, подпрыгивает чуть ли не вместе с сиденьем, выкрикивает что-то несвязное, не воспринимаемое на слух. Правда, это еще ничего не значит. Забег будет продолжаться аж целый час, и, как показывает опыт, лидеры в течение этого времени сменятся несколько раз. Я замечаю, что Арина не слишком торопится. На ее полотне возникает лишь контур из разобщенных пятен, которые слабо пульсируют, словно разрываемые изнутри. Возможно, она таким образом размечает координаты рисунка, но я не уверен: в том, что касается действий Арины всем предсказаниям и домыслам – грош цена.

Патай между тем разогревает аудиторию. Все четыреста мест заполнены сегодня реально, просветов меж ними нет. Сработала еще одна его гениальная фишка: билеты для физического присутствия в зале продавались в этом цикле на аукционной основе, любой из них можно было перекупить вплоть до дедлайна, который объявлен был всего за двадцать четыре часа до финала. Итоговые цены вздымались как на дрожжах, одни и те же места покупались и перекупались по десять и более раз. Все это, разумеется – в открытом доступе, демонстрировалось онлайн… Сейчас Патай задает вопрос депутату парламента. Тот поспешно вскакивает и сдергивает с лица широкие, непрозрачные телеочки. Так же сдергивают очки и ближайшие его соседи, надеясь, что и их натужные физиономии втиснутся в кадр. На ответ у депутата есть двадцать секунд. Насколько я знаю, эти двадцать секунд оплачиваются особо. Причем что именно депутат ответит – никого не волнует. Значение имеет одно: целых двадцать секунд четыре миллиона зрителей будут видеть его лицо. Ничто так не стимулирует рейтинг политика, как участие в популярном шоу.

Затем Патай поднимает некоего бизнесмена, главу корпорации то ли «БТВ», то ли «ПДБ», логотип – волк, воющий на луну, а далее – известного кинорежиссера, который за двадцать секунд пытается отрекламировать свой новый фильм. Он слишком торопится, слова у него, пузырясь, наталкиваются друг на друга.

– Ничего не понял, – заявляет в итоге Патай.

Зал хохочет. Режиссер счастлив: такой инцидент запомнится, а значит сумасшедшие деньги за билет были выложены не зря.

Камеры между тем переключаются на художественный процесс. Мойщик Окон, забутовав все полотно, теперь быстрыми движениями ладоней сгоняет лишнюю краску к краям. Как будто действительно протирает тряпкой окно, отсюда, кстати, и его сценический псевдоним. А в светлой промоине начинает проступать нечто геометрическое: чуть расплывчатый конус, вроде бы пористый, с выемками по нижним краям. Покемоны и бюргеры еще не догадываются, но я, имея опыт таких просмотров, понимаю, что это, скорее всего, будет громадный, во весь экран, нос с прилепленной к нему мелкой женской фигуркой. Фишка, конечно, пародия, карикатура, вряд ли она принесет фрику победу. Нечто подобное в «Карусели» всплывает чуть ли не каждый сезон.

Тетка с громадными ягодицами тоже близка к конкретной фигуративности. Она, как я вижу, взяла за основу классический портрет Моны Лизы и теперь трансформирует его в соответствии со своим замыслом: по-волчьи заостряет ей уши, акцентирует выскобленный костяк лица, раздвигает губы, так что становится виден заостренный, как у акулы, зубной оскал, глаза заливает светящимся фиолетом, а зрачки с булавочную головку – гнилостной мерцающей желтизной. Идиоту понятно, что получится ведьма. Тетка изо всех сил старается оправдать свой псевдоним – Сатанида. Банальность, помноженная на пошлость, более – ничего. В отборочном туре с такой стилистикой она бы имела успех, но в финале у нее никаких шансов нет.

А вот юноше в сползающих очках не везет. Раздается резкий гудок, и его полотно перечеркивают две красные линии. Патай извещает, что превышен анимационный максимум. В принципе для работ, оцениваемых в «Карусели», допустима некоторая движуха: мерцание, например, колебание очертаний, дрожь линий, определенные девиации цвета. Требование одно: движуха не должна превращаться в сюжет – иначе это будет уже не картина, а ролик, что не соответствует жанру. То есть на полотне может накрапывать дождь, могут чуть трепетать на ветру деревья, перемежая то синеватые, то зеленоватые блики, можно представить даже листопад или метель, но вот если прорастает из семечка стебель и распускается на верхушке его венчик цветка – это уже сюжет. Я немедленно переключаюсь на юношу и вижу, что его Джоконда, изображенная в полный рост, пытается показать нам стриптиз: играя пышными телесами, неторопливо стягивает с себя платье. Конечно, это сюжет. Без вопросов. Теперь Овердрайву (такой у очкарика псевдоним) придется все начинать сначала.

Кстати, имена прошивщиков трех этих кандидатур мне неизвестны. Они явно не входят, ни в «платиновый полтинник», ни даже в первую «золотую сотню».

И это уже само по себе хорошо.

Арину я оставляю напоследок. Мне не хочется видеть, как она беспомощно, будто в клетке, тычется в прутья моей прошивки. Ограничения, которые накладывает «Ван Гог», очень жесткие, даже пейнтеры «Хокусай», используемые в «Карусели», вряд ли сумеют их преодолеть. Не хочу я на это смотреть, совсем не хочу. Однако в табличке рейтингов, расположенной в левом нижнем углу, я с удивлением замечаю, что ее показатели непрерывно растут. Вот она обходит тетку и еще двоих конкурсантов, вот она подтягивается к Мойщику Окон и минут пять-шесть идет вровень с ним, буквально голова в голову, вот она понемногу, но уверенно обгоняет его и разрыв между ней и остальной группой увеличивается на глазах. Большинство камер теперь нацелено на нее. В конце концов я не выдерживаю, тоже переключаюсь, и мне тут же бьет по глазам фантастическая конвульсия красок. Яркие цветовые пятна мечутся по всему полотну, вспыхивают, дрожат, угасают, сливаются, разъединяются, образуют полосы, линии, бешеные зигзаги молний, облачные скопления, которые тут же взрываются изнутри. Так могла бы выглядеть энергия в чистом виде – еще до рождения мира, когда из нее образовывались сгустки первобытийного вещества. От полотна веет безумием, и я сразу же понимаю, что у Арины, вне всяких сомнений, была вторая прошивка, сделанная, скорее всего, в одной из тех полулегальных, крошечных «художественных мастерских», которые прячутся за зеркальными гранями величественных, как пирамида Хеопса, торгово-развлекательных центров. Слоган: «Хочешь стать гением? Обратись к нам!» – дешевенький ментоскоп, никакого предварительного диагностического сканирования, вся операция занимает тридцать – сорок минут.