Читать книгу - "Повелители драконов. Последняя цитадель. Чудотворцы - Джек Вэнс"

«Это очевидно, – ответил мек. – Мы больше не хотим на вас работать. Мы хотим жить согласно нашим собственным традиционным стандартам».

Я удивился. Не подозревал, что у меков есть какие-либо стандарты или, если уж на то пошло, традиции».

Клагхорн кивнул: «Меня тоже нередко удивлял диапазон их умственной деятельности».

«Я обратился к меку с укоризной: «Зачем же убивать? Зачем лишать нас жизни только для того, чтобы улучшить условия своего существования?» Как только я задал этот вопрос, я понял, что неудачно его сформулировал. У меня возникло впечатление, что мек тоже так считал – он тут же быстро произнес нечто в этом роде: «Мы знали, что должны действовать решительно. Ваши правила не оставили нам выбора. Мы могли бы вернуться на Девятую планету Этамина, но предпочитаем остаться на Земле. Мы сделаем эту планету своей, с удобными широкими спусками в воду, бассейнами и террасами для солнечных ванн».

Все это было достаточно ясно, но я чувствовал, что за словами мека скрывалась какая-то неясность, недосказанность. Я отозвался: «Понятно. Но зачем убивать, зачем разрушать? Вы могли бы поселиться в другом районе. Там мы вас не тронули бы».

«Невозможно, потому что вы мыслите не так. Мир слишком мал для двух конкурирующих рас. Вы хотели вернуть нас на мрачную Девятую планету Этамина».

«Смехотворно! – заявил я. – Чепуха, фантазии! Ты меня за дурака принимаешь?»

«Нет! – настаивало существо. – Два джентльмена из цитадели Хейгдорн стремились занять одну и ту же высшую должность. Один из них заверил нас, что, если его изберут, такова будет цель его жизни – вернуть нас на родную планету».

«Нелепое недоразумение! – сказал я ему. – Один человек, один безумец не может выступать от имени всех людей!»

«Нет? Один мек говорит от имени всех меков. Мы мыслим одинаково. Разве не все люди мыслят одинаково?»

«Каждый человек мыслит отдельно. Безумец, убедивший вас поверить его намерениям, совершил огромное зло. По меньшей мере теперь все встало на свои места. Мы не намерены выслать вас на Девятую планету Этамина. Отстýпите ли вы теперь от Джанейли? Можете ли вы поселиться в какой-нибудь далекой стране и оставить нас в покое?»

«Нет, – сказал мек. – Дело зашло слишком далеко. Теперь мы уничтожим всех людей. Достоверность утверждения человека неопровержима: один мир слишком тесен для двух рас».

«В таком случае, к сожалению, я вынужден тебя убить, – сказал я ему. – Мне не нравится убивать, но, если у тебя будет такая возможность, ты уничтожишь столько джентльменов, сколько сможешь, не так ли?» Мек тут же набросился на меня, и я его убил – мне легче было это сделать, защищаясь, чем тогда, когда он сидел и смотрел на меня.

Теперь вам известно содержание нашей беседы. По всей видимости, катастрофу вызвали ваши слова или слова О. З. Гарра. Но О. З. Гарр вряд ли сказал бы меку что-нибудь в этом роде. Это невозможно. Значит, виноваты вы, Клагхорн! Тысячи жизней, разрушенные цитадели – на вашей совести!»

Клагхорн нахмурился, глядя на топор: «Я ощущаю бремя ответственности. Но чувства вины у меня нет. Я проявил изобретательность – да. Стремления причинить зло у меня не было».

Ксантен отступил на шаг: «Клагхорн, ваше хладнокровие поразительно! Прежде, когда озлобленные противники вроде О. З. Гарра называли вас сумасшедшим, я…»

«Успокойтесь, Ксантен! – воскликнул Клагхорн. – Ваша экстравагантная привычка бить себя в грудь граничит с бестактностью. В чем я виноват? Только в том, что приложил слишком много усилий. Моя неудача трагична, но перспектива будущего разложения человечества еще хуже. Я собирался стать Хейгдорном – и, если бы я им стал, отослал бы рабов на родные планеты. Я проиграл на выборах, рабы восстали. Не хочу больше ничего слышать. Мне надоела вся эта история. Вы представить себе не можете, как меня раздражают ваши выпученные глаза и ваша остолбеневшая поза!»

«Ему все надоело, видите ли! – закричал Ксантен. – Его раздражают мои глаза и моя поза! А на тысячи погубленных человеческих жизней вам наплевать?»

«Сколько бы они прожили, так или иначе? Жизнь человеческая не стóит выеденного яйца – чем человек лучше любой другой твари? Вместо того, чтобы сотрясать воздух обвинениями, займитесь спасением своей шкуры. Неужели вы не понимаете, что у вас есть такая возможность? Вы глупо уставились на меня, ничего не понимаете. Уверяю вас, это именно так – у вас есть средство спасения, но от меня вы никогда ничего о нем не узнáете».

«Клагхорн! – сказал Ксантен. – Я прилетел сюда, чтобы снести с плеч вашу наглую башку…»

Клагхорн не обращал внимания – он снова рубил прутья.

«Клагхорн! – воскликнул Ксантен. – Вы меня слышите?»

«Ксантен, будьте добры, шумите где-нибудь в другом месте. Сделайте выговор серафимам, если вам не терпится на кого-то покричать».

Ксантен развернулся на каблуках и раздраженно направился обратно по сельской дороге. Девушки, собиравшие ежевику, отступали в сторону и провожали его вопросительными взглядами. Ксантен остановился и посмотрел по сторонам. Глиссы Тиволги нигде не было видно. Ксантен еще больше разозлился, продолжил путь – и снова остановился. Метрах в тридцати от серафимов на упавшем дереве сидела Глисса Тиволга, рассматривая травинку так, будто травинка была изумительным древним экспонатом. Серафимы – удивительное дело! – на самом деле послушались Ксантена и ждали его, не устраивая никакого особенного переполоха или беспорядка.

Ксантен взглянул на небо, пнул траву, глубоко вздохнул и приблизился к Глиссе. Он заметил, что девушка прикрепила цветок к длинным распущенным локонам.

Она подняла глаза и пару секунд изучала его лицо: «Почему вы так разозлились?»

Ксантен хлопнул себя по бедру и уселся на дерево рядом с девушкой: «Разозлился? Нет. Да. Я вне себя от раздражения. Клагхорн неприступен, как скалистый обрыв. Он знает, как спасти цитадель Хейгдорн, но отказывается раскрыть секрет».

Глисса Тиволга рассмеялась – беззаботно и весело; в цитадели Хейгдорн Ксантен никогда не слышал такого смеха: «Секрет? Какой же это секрет, если даже я его знаю?»

«Но он мне ничего не говорит! – возразил Ксантен. – Значит, это секрет».

«Послушай! Если боишься, что серафимы узнáют, о чем мы говорим, я прошепчу», – она пробормотала несколько слов ему на ухо.

Может быть, Ксантен был опьянен прелестным дыханием красавицы. Но сущность ее откровения не проникла в его сознание. Он насмешливо хмыкнул: «В этом, конечно, нет никакого секрета. Только то, что древние скифы называли „бафосом“. Ты предлагаешь джентльменам бесчестие? По-твоему, нам пристало плясать со смердами? Подавать серафимам эссенции, обсуждать с ними наряды наших фан?»

«Бесчестие, даже так! – девушка вскочила на ноги. – Тогда для тебя бесчестие – говорить со мной, сидеть тут со мной, делать мне смехотворные предложения…»

«Я ничего тебе не предлагал! – протестовал Ксантен. – Просто сидел и поддерживал вполне приличную беседу…»