Читать книгу - "Медаль за город Вашингтон - Владислав Морозов"

Пришлось мне идти к себе в комнату и облачаться в камуфло с гвардейским знаком на груди, дабы соответствовать моменту.

– Ну что, – сказал я, когда все подняли стаканы со спиртягой. – Помянем нашего покойного товарища. И хотя по прошлой жизни, в которой он носил на погонах большие звезды, мы его не знали, за те недели, что он был вместе с нами, он проявил себя как солдат не хуже других и погиб честной солдатской же смертью…

– А в каком он звании был в прошлой жизни? – поинтересовался Симонов после того, как мы, стоя и не чокаясь, осушили первую. Как я и предполагал, это был слегка разбодяженный спирт, из числа того, что в нашей армии выдают для протирки электрических контактов и оптических осей. У Симонова было какое-то особое, грустно-задумчивое выражение лица, вполне знакомое мне. Летчики и вертолетчики всегда особенно склонны к обдумыванию происшедшего и примериванию обстоятельств прошедших боев на себя. Для них, как ни для кого другого, война – базарная лотерея. Вот они и прикидывают все время – а что, если бы не его, а меня? Интересно, что в глазах сидящей рядом Кристинки Дятловой я особой задумчивости, кроме дежурной скорби, не увидел. Оно и понятно – девочка видела еще мало смертей, и ей, как говаривал Мюллер, наши игры еще нравятся…

– Подполковником он был, – ответил я ему. – А он что – не рассказывал?

– Нет, – сказала сидящая справа от меня Светка, разливая по второй из передаваемого по кругу пузыря. – Он вообще был дядька неразговорчивый, иной раз из него слова лишнего не вытащишь…

– Это оттого, что он в свое время был даже слишком разговорчивым, – пояснил я. – В том числе и на допросах в ГТП…

Все, похоже, все поняли и выпили вторую в полном молчании…

Как говорится, и каждый думал о своей. Ну, или о своем…

– Кстати, – спросил я, хрустя огурцом. – А покойный вообще-то выпивал? А то, может, он на том свете не одобрит подобной тризны по своей персоне?

– Это же обычай, тарищ майор, – сказала Машка. – Так любого погибшего солдата поминать положено. А сам он почти не пил. Говорил, что у него застарелая язва и желудок, потрепанный баландой да хлебом из опилок. Вот поесть он любил, да и табак хороший уважал…

– Стало быть, про баланду он вам все-таки рассказывал, – уточнил я. – А про обстоятельства, в результате которых его занесло в ряды поедателей этой самой баланды, умалчивал? Интересный тип, однако…

– А мы его особо не расспрашивали, а сам он не рассказывал, – сказала Светка. – Кто же про такое спрашивает? От этого же никто не застрахован…

– Что да, то да, от ГТП и вечной мерзлоты зарекаться себе дороже, – сказал я и добавил: – Давайте, товарищи офицеры и сержанты, за то, чтобы нас в эту самую вечную мерзлоту никогда не заносило!

Возражений сей тост не встретил.

В общем, сказать, что мы мало выпили за упокой души рядового Зиновьева, я не могу, но и в серьезную пьянку эти поминки, к счастью, не превратились, в отличие от прошлого раза, когда, помянув Наташку, личный состав сначала пытался петь шлягеры типа «Черный ворон, я не твой», «Что же ты, собака, вместе с танком не сгорел?» или «Хмелел солдат, слеза катилась, хрипел трофейный саксофон, а на груди его светилась медаль за город Вашингтон». А потом Машка Тупикова, нарезавшись в дрова, стала орать, что «пойдет пустить кровь этой фиговой мадам Вейдер!».

Это они так после гибели Метельской начали величать Дегтяреву: «Мадам Вейдер».

В тот раз Светка с Кристинкой повисли у Машки на руках (а она уже успела достать из кобуры ствол), а я, как мог, объяснил пьяной вдребезину девушке, что, во-первых, в роду Скайуокеров была традиция отрубать правую руку, а не левую, как в случае с Дегтяревой, а во-вторых, наша подполковник Дегтярева – в общем-то несчастная женщина, потерявшая на этой войне практически всю семью, на которую давит куча откровенно тупого начальства и запретительных документов и которая вдобавок согласилась на использовании себя в качестве, по сути, морской свинки для научных опытов. И коли так, ее стоит не мочить, а пожалеть…

Как бы там ни было, а Машка, хоть и бухая, этим аргументам вняла. Ладно хоть поминки были в этом же особнячке и спавшая в это время в «женском бунгало» Дегтярева вроде бы ничего не слышала (разумеется, если она не использовала прослушку или ей потом не доложили хозяйкины соглядатаи)…

В общем, все прошло на удивление пристойно, и можно считать, что собственную посмертную реабилитацию и последующее послабление своей семье наш штрафник все-таки заработал, на все сто…