Читать книгу - "Живые и взрослые - Сергей Юрьевич Кузнецов"

Но мы не вырастаем. Нам вечно будет пятнадцать лет. На два года больше, чем было тебе, когда мы встретились.

Здесь нет времени, ты же знаешь — а мне трудно представить, что оно есть хотя бы где-то.

Я пишу тебе письмо, которое ты никогда не прочтешь, и представляю ту девочку, которую видел последний раз: каштановая прядка, чуть припухшие губы, голубые глаза. Никакой косметики, никаких украшений. Такой я представляю тебя — а ты, должно быть, давно уже выросла, закончила школу, вышла замуж, родила детей… мальчика и девочку… может, даже назвала мальчика в мою честь, Майком. То есть Мишей. У вас ведь нет имени Майк.

А у нас нет имени Марина.

Есть Марианна, Мэри-Энн, Мария, Мэри… много имен, но Марины нет.

Марины нет.

Здесь нет тебя, понимаешь? И это — самое страшное.

Я бы хотел забыть о тебе. Я бы хотел влюбиться в обычную мертвую девушку, в какую-нибудь Машу или Соню, раз уж мне так нравятся живые имена. Я бы обжимался с ней на переменах, целовался взасос, тискался на школьных дискотеках… был бы как все.

Но так получилось, что я влюбился в живую девочку на два года младше меня. В девочку, которая даже не умеет целоваться. Которая, наверное, даже не понимает, что это такое — влюбиться. Которой, может быть, сейчас больше лет, чем мне, больше лет, чем моему отцу.

Я пишу это письмо, а ты, быть может, сморщенной старушкой лежишь в кровати, не в силах подняться без посторонней помощи, — и во всем огромном мире живых нет ни одного человека, который помнил бы тебя такой, как помню я: маленькой девочкой, еще не сознающей своей красоты.

Когда мы прощались, я сказал, что мертвым нельзя любить живых — потому что у мертвых нет времени. Ты вырастешь, сказал я, а вот я навсегда останусь пятнадцатилетним.

И это значит — мы никогда больше не увидимся. Даже когда ты уйдешь, когда пересечешь Границу — ты будешь совсем другой, ты все забудешь, не узнаешь меня, и, наверно, я не узнаю тебя.

Здесь нет времени, я не могу представить, как время делает из девочки — девушку, потом — женщину, а потом — старуху. Я не могу представить тебя иной, чем видел в тот, последний раз. Для меня ты всегда останешься семиклассницей, юной и прекрасной. И я прошу тебя: не спеши. Проживи свою жизнь до конца, до глубокой старости. Выйди замуж, роди детей, дождись внуков. Может быть, кто-нибудь из них будет похож на тебя. Может быть, когда там, у вас, пройдет много лет, твоя внучка, пиная ногой красные листья, пойдет в седьмой класс теми же улицами, что когда-то ходила ты. Дай Бог, чтобы она была похожа на тебя.

Вряд ли я увижу ее. Вряд ли рискну еще раз пересечь Границу — гибель Арда Алурина оказалась слишком дорогой ценой за подобные путешествия.

Я не хочу рисковать. Я боюсь за тебя, Марина. Я хорошо помню, как мой дядя предостерегал тебя и твоих друзей.

Поэтому я не отправлю это письмо. Я сотру эти слова из компутера, вычищу ему память, чтобы мой отец не мог их прочитать. Не хочу напоминать ему о тебе — но, боюсь, он и так слишком хорошо тебя помнит.

Ты знаешь, Марина, тебя в самом деле нельзя забыть.

Я — никогда не забуду. И хотя ты не прочтешь это письмо, я хочу, чтобы ты знала: я влюбился в тебя навсегда, влюбился на всю смерть.

Видишь, Марина, какое у меня получилось грустное письмо. Честное слово, я не хотел. Я бы с радостью рассказал что-нибудь смешное, шутку или анекдот — но у нас почему-то не бывает свежих анекдотов.

Но все равно — из далекого Заграничья, из мест, куда ты еще не скоро попадешь, я прошу тебя: улыбнись! Улыбнись мне, Марина, и, может быть, я смогу улыбнуться в ответ, смогу больше не сдерживать слезы.

Я снова прощаюсь и снова целую тебя — целую еще раз, целую и люблю всем сердцем.

Твой Майк Алурин.