Читать книгу - "Молчание бога - Александр Золотько"

Хозяин ответить не успел.

И Левша не успел рассказать пацанам из деревень про то, как сам стал Охотником. Кузнец не успел разогреть в горне подкову, Дедюк, подкравшийся к самому дому соседки, чтобы стибрить забытый ею за дверью горшок, не успел совершить кражу. Бабник-младший, совсем уболтавший было внучку Злодея, не успел даже разложить ее толком на сеновале. Да и как тут успеешь, если вдруг ударил колокол у церкви. Не на молитву созывал, а кричал, предупреждая об опасности.

И хоть кричал сейчас колокол неправильно, не три частых удара после двух долгих, а просто беспорядочно частил, все понимали, что играться с колоколом не полезет никто – ни свои, ни чужие...

Хозяин и Ловчий пришли к колоколу последними. Охотники явились чуть раньше, вместе с мальчишками, и теперь стояли в мокрой вооруженной толпе, не совсем понимая, что именно происходит.

Нет, то, что под столбом с колоколом стоит какой-то мужик и продолжает в него звонить, не обращая внимания на собравшихся, было понятно. Смущало другое. Никто из деревенских, выбежавших под ливень из теплых домов, даже не пытался остановить мужика, не выражал ни возмущения, ни раздражения. Все просто стояли и молча смотрели.

Ливень лупил в пузырящуюся грязь, язык колокола ударял в стенки, вода мельчайшей пылью взлетала в воздух, и казалось, что колокол окутан паром, что капли дождя закипают, едва попав на его поверхность.

.Звонивший с остервенением дергал веревку, словно старался ее оборвать. И смотрел прямо перед собой. Сквозь людей. Сквозь дождь. Сквозь скалы. И то, что он видел, казалось, пугало его.

Перед Хозяином люди расступились. Хозяин пришел. Вес теперь будет нормально. Он разберется. Хозяин – может. И, если честно, просто обязан. На то он и Хозяин.

Хозяин шагнул вперед. Ноги проваливались в грязь по щиколотку. Хозяин протянул руку и положил ее на плечо звонящему. Тот замер. Замолчал колокол.

Мужик выпустил веревку из рук и повернул лицо к Хозяину.

– Это ж Слепой, – сказал Кузнец. – Слепой с Хутора.

Слепой оглянулся на голос. На лице у Слепого проступила слабая улыбка.

– Я вижу, – сказал Слепой. – Вижу.

– Ну и какого... – начал было Ворюга, но осекся, увили; выражение лиц жителей Трех деревень.

Кто-то даже перекрестился, чего за несколько дней пребывания в деревнях охотники не видели ни разу.

Хозяин наклонился к лицу Слепого, словно принюхиваясь. Оглянулся на Ловчего и кивнул.

– Чудо! – вскрикнула Злодеиха, всплеснув руками, посмотрела себе под ноги, потом на почти новую юбку – и на колени падать не стала. – Чудо...

Хорек всхлипнул за спиной Ловчего. Ловчий оглянулся.

– Что случилось? – громко спросил Левша и дернул Длинного за край плаща.

– Это Слепой, с Хуторов. Его года два назад молнией шандарахнуло так, что он ослеп. А теперь вон – видит. Чудо.

Хозяин обвел взглядом всех собравшихся, терпеливо ждущих его решения. На лицах жителей деревень читалось любопытство, на физиономиях охотников – интерес, смешанный с раздражением. С готовностью сорваться, если причина, вытащившая их под дождь, окажется не слишком весомой. А чудо...

Чудес они насмотрелись в свой жизни столько, что уже даже и считать перестали. И не прозревшего мужика, а конкретных, с клыками и когтями. С кровью и плотью, С рваной плотью и разлитой кровью.

– Открывайте храм Божий, святой отец, – сказал Хозяин. – Народ хочет знать всё о чуде. Хотя, как мне кажется, чудо может оказаться не божьим.

...Его с детства почему-то называли Счастливчиком. И когда гроза застала его посреди пустоши, а молния ударила точно в него, поначалу показалось, что Счастливчику снова повезло. Остался живым. Но потом оказалось, что Счастливчик ослеп. И его стали называть Слепым.

И верно – чего уж тут счастливого, ходить по собственному подворью, держась рукой за ограду или за стену дома. Слепой и Слепой... Мир вдруг стал пустым и пугающим. Мир стал необыкновенно большим, но при этом заполненным всяким хламом, постоянно попадающимся под ноги.

Слепой и не догадывался раньше, как много всякой всячины валяется под ногами, какая неровная земля... Какие странные звуки издает этот мир, погруженный в темноту.

Слепой быстро привык к тому, что лучше не выходить со двора, что нужно прислушиваться к малейшему звуку, чтобы снова не свалиться или не стать в очередной раз жертвой розыгрыша. Хуторским казалось, что подсунуть Слепому в чашку что-нибудь несъедобное – это очень смешно. Или идти за ним, передразнивая... Просто поставить ему подножку – и то уже здорово скрашивало однообразие повседневной жизни.

Или вот еще: улучить момент, когда Слепой выйдет со двора, раскрутить его, запутать, а потом поспорить, доберется он до калитки сразу или будет долго искать свой дом. Смешно.

Правда, он за год научился неплохо ориентироваться в доме и на дворе, а к концу второго года мог уже уверенно двигаться от халупы к халупе, ощупывая землю перед собой палкой. Эта же палка, пару раз попав по спинам шутников, здорово охладила их задор, а однажды – Слепой этим особо гордился – палка чуть не лишила глаза соседа, очень уж любившего подшучивать над бывшим счастливчиком.

Когда зарядил дождь, Слепой все больше сидел перед печью, ловя лицом тепло от огня. В такие мгновения ему казалось, что он видит языки пламени. Видит...

Он первым уловил что-то неправильное в звуках за стеной дома. Что-то такое... Сквозь шум дождя пробился странный шелестящий звук... словно кто-то перебирал хворост... или шел по рассыпанной соломе. Шорох... Похрустывание...

Слепой не сразу понял, что это за звук. Два года назад он и не обращал на такое внимание, а за два года слепоты он просто ни разу еще не слышал этого звука. Звука пожара.

Послышался чей-то вскрик. Слепому показалось, что ого кричала жена Седого. Только странно кричала, не так, как обычно, когда сзывала своих пятерых детей или жаловалась соседям на снова напившегося до свинского состояния мужа.

Боль? Страх? Безысходность?

Слепой повернул лицо к двери, словно ожидая что-то увидеть. Что там, спросила его жена – не знаю, ответил он, вроде кричит Малая.

И дети. Теперь стало понятно, что кричат и дети. Вернее, только дети и кричат. Их мать голоса больше не подавала.

– Да что же это такое? – всполошилась жена Слепого.

Он услышал, как жена встала с лавки и пошла к двери.

Пол был устлан тростником, и Слепой слышал каждый шаг жены. А еще он слышал, что крик усилился, что теперь кричали несколько человек, усилился тот странный, непонятный звук. И теперь казалось, что он доносится уже с двух сторон... С трех.

Заскрипела дверь на кожаных ремнях. Жена вышла из дома. В лицо потянуло стылой влагой, дождь забарабанил по тростнику. В другое время жена сама бы закричала на забывшего прикрыть дверь. Замочишь тростник, потом вонять будет гнилью, сказала бы жена. Но на этот раз она сама оставила дверь открытой.