Читать книгу - "Захват цели - В. В. Миргородов"

Однако он вдруг прозрел. Неожиданно, и не приятно. Когда случается такое горе как у него, многие вещи в жизни начинают подвергаться сомнению, и переосмыслению. Ведь он не просто потерял родителей, где-то там, с ужасной весточкой по телефону или в конверте. И травмой психики, с мыслью «слова тоже могут ранить!». Ведь фраза «они мертвы», реально была бы тяжела к восприятию. Но нет, для него это не просто «смертельные слова», которые нужно лишь услышать, осознать, принять.

Он был там! Рядом! Не видел, но слышал! Их голоса, тихие перешёптывания из-за удушающего воздуха, что совсем не хочется в себя вдыхать. И последние слова… последние вздохи. Он… пытался кричать, пытался их звать, пытался сделать хоть что-то. Но… он сорвал голос криком еще в тот момент, как рухнул дом, и больше не мог даже сипеть, лишь беззвучно выпускать из себя воздух. И о вообще думал, что навсегда остался «беззвучным призраком».

Его зажало между плит в карман, фактически равный его размерам, что и пошевелится не выходило, не говоря уже о том, чтобы начать стучать и бренчать, призывая на помощь. А прямо через стену от него… так немыслимо близко, и далеко! Лежал отец, придавленный плитой, и мать, пытавшаяся что-то с этим сделать.

Они кричали, они звали… но ничего не происходило. Где-то вдали работала техника, кричали и стонали иные люди, но в глубине завалов, где они оказались, практически ничего не происходило. Лишь изредка доносились голоса спасателей, просивших то помолчать, то наоборот поорать, и проходили легкий волны вибраций, знаменующие не то успешное вскрытие области с людьми, не то складывание плит в стопу, обрывая чьи-то жизни.

И будь Ванька, мальчиком обычным, любящим мультики, комиксы и анимэ, таким, как, наверное, все его одноклассники, он бы в такое время начал мечтать и думать, что это же подходящее время для пробуждения суперсил! Стал бы пытаться прожечь стену над собой, лежащею словно крышка гроба мавзолея, взглядом, порвать сковывающие его бетонные оковы усилием плеча, стать вдруг нематериальным… или еще что, на что хватило бы детской фантазии, или фантазии автора, видимых ребенком популярных произведений.

Но Иван не был фантазером. Он был с рождения реалистом. И он понимал — бетон есть бетон, и не в человеческой власти его разрушать усилием руки. Никогда ты маленький мальчик, а бетон вполне нормальный. И что материя, есть материя, и сквозь неё нельзя пройти. И глаза, если свет и испускают, то им нельзя разрушить все тот же пресловутый армобетон. Так что нужно оставить глупые, бессмысленные попытки наивным дурочкам, и экономить силы, дабы не умереть под завалами от простого и банального обезвоживания.

Так прошли мучительные часы… пока воздух вдруг не стал вязким, и тяжёлым. Горьким, словно полынь, а сознание, не решило, что пора уходить. Он думал, что это лишь у него так. И что виновата ограниченное пространство, и невозможность пошевелится. Что у него банально затекли мышцы! Или устала та самая «диафрагма», место нахождения которой в своём теле он не знает, но слышал, что именно она работает при дыхании «животом».

Но за стенкой прозвучало:

— Так тебе достанется больше воздуха. — голосом отца.

И почти истеричное от мамы:

— Не смей! Не вздумай!

После чего мальчишку оглушил крик. Крик безутешной женщины, что оборвался в один миг, как и возник, словно женщину окунули под воду. И воцарившаяся тишина… была набатом.

Иван бился, Иван пытался… но ничего не выходило. Глаза уже потеряли способность из себя извергать слезы! Стали липкими, и даже пыльными… отчаянье его полностью поглотило. И он не помнёт момент, когда его наконец извлекли из-под завала.

Не помнит и момента как оказался в больнице. Не помнит и того, как добрался до приюта, и даже того, как и почему, оказался именно там. Помнит только, как кивнул на своё имя кому-то из врачей, а остальное… всё где-то теряется, в тумане забытья.

И сколько так продолжалось, мальчик не знает. Знает только, что физически, восстановился он невероятно быстро. Подвижность рук, ног, голос, зрение, слух и обоняние. Всё вернулось в норму, словно ничего и не было, но вот душа и дух, остались поражены, разодраны, изничтожены. Он не обращал ни на что внимание. Сидел, уставившись в одну точку, и вообще… был словно под гипнозом! Пока, чисто случайно, не услышал знакомое имя, фамилию, отчество.

И он даже не знает, кто их произнес! Кто-то из других детей, коих было вокруг не много, но вполне достаточно для создания бесконечной болтовни и «фонового шума». Взрослые, которых вокруг него было нередко больше даже детей. Какие-то врачи, педагоги — он не знает даже человек ли это был! Или же вообще — телевизор в комнате отдыха.

Важно иное — услышав имя, он словно ожил! Всплыл из небытия, вспомнил, кто он есть. Осознал, что у него по-прежнему есть сестра! Просто она где-то там, и не знает, что он тут. Надо просто её позвать! Сообщить! — и мальчишка начал действовать незамедлительно.

Сначала — путями законными. Через взрослых. Просил разыскать её, сообщить в газету или на ТВ, хоть как-то кому-то сообщить, что он не сирота, и у него есть сестра. Но… встретил на этом пути буквально железобетонную стену непонимания, сравнимую с той, что были в его темнице под завалом. И нежелание что-либо делать, сравнимое с тем, какое у него было до момента «всплытия».

«Бедное, бедное дитя! Так настрадался… что придумал себе несуществующего родственника» — так говорили они, когда думали, что мальчик их не слышит — «ну ничего, такое бывает. Кто-то вообще считает, что родители на самом деле живы, даже если умерли на их глазах. Порой даже обвиняют нас, что это мы их к ним не пускаем!» — говорили на это другие, и Иван вновь осознал, что надежды на то, что всё само наладится нет.

И он начал действовать «нелегально». Пробираться в комнату персонала к телефону, и звонит на все номера, какие только знает. Начиная от номеров экстренных служб, и заканчивая теми телефонами, что знал и помнил.

Но его ждал облом. Хотя телефон милиции оказался самым продуктивным, и к ним, в детдом, даже приезжал наряд с проверкой… результата это не дало. Милиционеры