Читать книгу - "Таматарха. В кольце врагов - Даниил Калинин"

Я не успел добить его – в мою сторону направился очередной противник, ловя клинком солнечные блики и направляя их мне в глаза. Опытный, гад! Рывком сместившись в сторону, я успел подобрать выроненную половцем (а может, и кем-то из бродников) саблю и принял удар противника на плоскость клинка. Тут же я контратаковал, рубанув по диагонали, но, встретив мою атаку блоком, куман резко ударил стальным умбоном по правой кисти, начисто ее осушив и одновременно обезоружив… В следующий миг половецкая сталь с противным скрежетом пробороздила броню на груди, не причинив никакого вреда, и прежде, чем враг успел что-либо еще предпринять, его поразила стрела, прилетевшая сзади. Она пронзила плоть с такой силой, что проломила череп, острие вылезло из левого глаза! А я на мгновение замер, с ужасом вспоминая, как тугая волна воздуха коснулась щеки, пока смертельный снаряд находился в полете.

Накал яростной сечи снизился, только когда практически все копейщики бродников пали под ударами отчаянно прорывающихся половцев. Их в плен не брали – ни до последнего бившиеся русичи, ни аланы, в итоге перемоловшие степняков. Примерно в это же время подались назад и прорывавшиеся к ним соратники, как-то неожиданно ослабившие напор и оставившие у засеки под три сотни трупов. К тому моменту из двух с половиной сотен бродников, принявших участие в битве, в живых осталось менее половины. Из них шесть десятков лучников, относительно безопасно для себя расстреливающих врага из-за деревьев. Они также несли потери от стрел врага, но далеко не такие, как те, кто рубился в сече. Мою жизнь сегодня не раз спасла прочная броня, а вот Ждана, бросившегося в самую гущу схватки и поднятого степняками на копья, уже ничто не спасет…

Устало опустившись на поваленное дерево, я с наслаждением снял с головы шлем, подставив запотевшее лицо потокам прохладного воздуха. Изрубленный щит – второй за схватку – и чекан, с которым я закончил бой, лежат в ногах. Сознание мутится, горло иссушено, а стеганку под кольчугой можно выжимать от пота. Рядом со мной уцелевшие бродники аккуратно положили тело павшего вождя, чье выражение лица в посмертии стало непривычно серьезным.

Странно, а ведь впереди все еще раздаются звуки боя, причем все ярче и отчетливее!

– Быстрее, разобрать засеку!

Ростислав, получив мое послание, переданное гонцом, рискнул и отправил по боковой дороге, теряющейся в лесу, тысячу печенегов. До того ее исследовал один из разъездов, и, хотя она была признана проходимой, войско продолжило движение по торному тракту. Но сегодня старый, заросший путь – как видно, связывал основной торговый маршрут с каким-то погибшим поселением, наверняка разоренным кочевниками, – позволил незаметно для половцев вывести тысячу всадников им в тыл. И в тот момент, когда основная масса куманского отряда схватилась с засадой, печенеги ударили из редколесья по обозу и в хвост застрявшей на дороге колонны. Правда, зажатый ими враг бился чрезвычайно яростно, можно даже сказать, мужественно, и, несмотря на численное превосходство противника, половцы практически опрокинули клобуков! Но тут в тыл им ударили сотни аланских катафрактов – и вскоре все было кончено.

Для полонян сегодня второе день рождение – еще бы, вначале никто из них не поверил, что их так просто отпускают, да еще позволяют забрать из обоза необходимые для выживания вещи и еду, сколько унесешь! Тем более что среди первых напавших на половцев они увидели печенегов, а позже аланов – но когда к обозу вышла княжеская дружина во главе с Ростиславом, да под роскошной хоругвью с ликом Спасителя, людей отпустило. Освобожденные женщины и подростки бросились к копытам наших коней – они хватаются за стремена, целуют сапоги и землю у самых ног, а над самим обозом повис многоголосый вой рыдающих от облегчения и горя людей…

А еще имя – повторяемое множеством уст имя тмутараканского князя Ростислава Владимировича, явившегося с сильной дружиной спасти родную русскую землю. Побратим невольно задрал подбородок, с наслаждением принимая людской восторг, а мне стало неловко от всего происходящего. После битвы внутри что-то перегорело, и сейчас я испытывал лишь усталость и желание отдохнуть.

Но как только я подъехал к князю с докладом и коротко посовещаться, к нам тут же пробилось восемь крепких мужчин, по всей видимости пленных ратников. Старший из них вышел вперед, поклонился в пояс и обратился к Ростиславу:

– Княже, Микулой меня кличут, я десятником был на Посульской линии, в Лукомле. В бою на бродах в плен попал! – горько воскликнул русич и продолжил спокойнее: – Так вот знай, княже: и я, и все полоняне век будем помнить, кто нас от ворога спас и от полона поганого отбил! Позволь же отплатить тебе добром и упредить: рать князей Ярославичей, дядьев твоих, погибла на Альте. Нет больше дружин в Переяславле, Киеве и Чернигове, одно ополчение теперь по городам осталось!

Ростислав смертельно побледнел лицом и выпалил:

– Сила? Какая у половцев сила?

Микула глухо ответил:

– Тысяч четырнадцать после битвы с князьями оставалось, да вот вы сейчас под полторы приговорили.

Быстро сосчитав в уме число оставшихся у Шарукана куманов, я тихо застонал.