Читать книгу - "Страх. Книга 1. И небеса пронзит комета - Олег Рой"

Вера послушно кивала, вроде бы соглашаясь со всем, что ей говорят, но, едва мы прибыли домой, тут же завалилась на диван, заявив, что чувствует слабость и перед прогулкой хочет отдохнуть.

– Если плохо себя чувствуешь, мы можем никуда не ходить, – посочувствовал я, присаживаясь рядом.

– Ну что ты, – улыбнулась она. – Я только рада буду прогуляться со своими мальчиками. У меня только голова немного кружится и поясница побаливает.

Выглядела она, однако, намного лучше, чем в клинике: бледность уступила место здоровому румянцу, по-детски застенчивая улыбка обрела уверенность, глаза заблестели. Это была почти та же Вера, что раньше…

– Мы можем поехать на такси, – предложил я. – Вообще-то я рассчитывал прогуляться по набережной, но если тебе трудно… даже не знаю.

– Ты же слышал, что сказала Ирина! – Вера улыбнулась еще лучезарнее. – Масику нужен кислород. Решили прогуляться, значит, так и будет. Это же не марш-бросок на сорок километров.

Сорок километров она, наверное, не прошла бы и в лучшие свои дни. Хотя если вспомнить, как она порхала по сцене… Эта легкость не позволяла даже мельком подумать о том, насколько тяжела (чисто физически) работа балерины. То, что для зрителя – небесное порхание, для танцовщицы – тяжелая физическая нагрузка. Ох, пусть бы парила еще моя Вера над сценой, очаровывая сердца… Нет, придумала себе Высшее Предназначение Женщины!

Но что теперь сокрушаться, что сделано, то сделано. Под сердцем Веры ждет своего появления на свет наш с ней малыш, и я искренне пытался полюбить его. Ну да, заранее. Человека, которого еще нет (хотя она уверяет, что есть), которого я никогда не видел. Наверное, я слишком конкретен. Любить что-то, тем более кого-то, кого ты не можешь увидеть, потрогать, услышать – как-то плохо у меня это получалось. И уж совсем я не мог представить себя в роли отца. Нет, я не боялся ответственности или возникающих при этом трудностей (большинство из них сводятся почти до нуля правильными финансовыми вложениями – приходящие медсестры и все такое), но не радовали меня перспективы, совсем не радовали. Даже печалили. И пугали, хотя совсем не в смысле грядущих трудностей. Я боялся потерять свою Веру (гоня от себя страшную мысль: ты ее уже потерял), ту, ради которой я придумывал все те балеты, что гремят сегодня на подмостках всего мира.

Когда подъехало заказанное такси, Вера была полностью готова. У меня сжалось сердце: как она была прекрасна! Несмотря на беременность (свободное, струящееся «античное» платье скрывало отяжелевшую фигуру, и Вера казалась почти прежней). Выходя из парадного, усаживая свое сокровище в такси, я, черт побери, вновь чувствовал себя королем! Омрачавшие душу страхи исчезли, как неприятный сон, и настоящее, и будущее выглядели совершенно безоблачными.

Остановив машину у речного вокзала, мы перешли мост и неторопливо побрели по аллеям прибрежного парка. В лиственных шапках, венчавших узловатые старые деревья, уже посверкивало осеннее золото. Вечер стоял хоть и прохладный (сентябрь – не июль), но прозрачно-ясный, заходящее солнце золотило оранжевые и зеленые крыши старого города, так что они тоже казались гигантскими осенними листьями. В бледной синеве над восточной частью горизонта уже промелькивали первые звездочки.

А на западе, над пылающим диском заходящего солнца, висела еще одна звезда, столь яркая, что рыжие солнечные лучи уже не могли затмить ее зеленоватое сияние, усиливавшееся с каждой минутой. До апогея, который ожидался в начале десятого, оставалось около часа. Поэтому мы шли не спеша, любовались спокойной в этот час рекой, корявыми стволами на фоне заката, высоким небом.

Успеем. Не нужно, чтобы Вера перенапрягалась.

Мы были практически в двух шагах от цели нашей прогулки, когда Вера внезапно остановилась и сильно побледнела. Я осторожно усадил ее на ближайшую скамью:

– Может, отменим ресторан?

– Нет-нет, – поспешно ответила она. – Просто слабость. Что-то Масик расшалился. – Она улыбнулась.

Ненавижу, когда она называет «это» Масиком!

Лифт центра – нам нужно было подняться на сороковой этаж – почему-то еле-еле полз.

– Пинается, – внезапно сообщила Вера. – Хочешь потрогать?

Она предлагала это регулярно, и я, чтобы не обижать ее, послушно клал ладонь на ее непривычно выпуклый живот. Ничего, впрочем, так ни разу и не почувствовал. Да ладно, мне не жалко…

Удар (пинается?) был настолько силен, что практически отбросил мою ладонь.

– Ничего себе силач. – Улыбаясь, я поднял глаза… На мертвенно-бледном лице глаза казались огромными темными провалами, полными боли, на прикушенной нижней губе виднелась капелька крови.

– Вера… что?

– Что-то… я не знаю… – едва слышно прошептала она. – Что-то не так… Что-то с Масиком…

И начала сползать по стене, оседая на пол. Я, мысленно кляня себя на чем свет стоит, кое-как ее подхватил и нажал кнопку экстренного вызова. Тщетно. Тогда экстренной остановки, черт бы вас тут всех побрал!..

Лифт мучительно медленно дополз до ближайшего, видимо, этажа и застыл. Двери столь же медленно поползли в стороны.

Пустой коридор неизвестно какого этажа – и недоуменный секьюрити в форменной рубашке. Больше никого. Охранник тупо пялился на нас.

– Что стоишь, придурок?! – бешено заорал я. – «Скорую» вызывай, живо!

Он бросился к телефону, а я опустился на пол рядом с Верой, с ужасом глядя, как белые чулки на стройных ногах и кремовый подол струящегося платья напитываются багрянцем, который расползается все шире и шире…

06.09.2042. Город.

Торговый центр «Биг Сити». Вероника

Неспешно расхаживая по бутикам и рассеянно разглядывая брендовые шмотки, я размышляла о своем муже.

Какое же он все-таки жалкое существо! Как я могла быть так слепа! Думала, что влюблена в него – до такой степени, что позволила ему стать моим первым мужчиной, а затем и вовсе сделать мне ребенка. Чем я тогда думала?

Да, он умеет писать сказочно прекрасную музыку, кто бы спорил. Когда слушаешь его опусы, разумеется, очаровываешься по самую макушку. Ну и часть впечатления, само собой, переносится на творца этой мощной всепоглощающей красоты, создать которую способен (именно здесь и случается роковая ошибка!) только настоящий мужчина. Как же!

Поначалу я еще находила милым и трогательным то, что при таком мощном и сильном таланте в обычной жизни Валентин оказывается мягким, добрым, ничуть не брутальным. Этот парадокс как будто добавлял ему глубины. И в начале наших отношений мне это нравилось (согласилась же я выйти за него замуж). Потом начало раздражать, и чем дальше, тем больше. Ну скажите на милость, нельзя же беспрерывно быть эдаким мягкотелым пушистым пупсиком! Сколько можно! А уж с начала беременности меня от этой безграничной доброты (читай – бесхарактерности) стало попросту тошнить. Как от пирожных с кремом. Ну и в конце концов я увидела Валентина таким, какой он, собственно, и есть: жалкое ничтожное подобие мужчины, ни разу не способное на сколько-нибудь решительный поступок. Даже когда он пытался спорить со мной, возражать, настаивать на своем (настаивать! Я вас умоляю!), выглядело это убого и беспомощно, почти смешно. Повторит пару-тройку раз «может быть, так все-таки будет лучше» – и сникает, сворачивает разговор, лишь бы как бы только бы не доводить до обострения. Потом он и возражать перестал, смирился. Ну, тут уж во мне ничего, кроме презрения, не осталось. Ну и я стала всячески избегать его общества. Достаточно того, что я ношу его ребенка. Более чем достаточно, я бы сказала. Alles!