Читать книгу - "Фулгрим. Образы предательства - Грэм Макнилл"

С самого дня победы над лаэранами Финикиец всё чаще и чаще говорил сам с собой, и речи эти зачастую были пропитаны ядовитой желчью и ненавистью, прежде несвойственными ему. Еженощно, лежа на шелковых простынях, он слышал голос, что-то шепчущий в его ушах, а затем проваливался в сон. Иногда Фулгрим видел прекрасные, манящие видения, которые позже не мог припомнить, а порой — жуткие кошмары, которые никак не мог стереть из памяти. Сперва Примарху пришло в голову, что он сходит с ума, что какой-то предсмертный грязный трюк лаэран понемногу разрушает его личность. Впрочем, потом он отказался от этой идеи — что могло повредить существу столь совершенному, как Примарх Детей Императора?

Затем Фулгрим ни с того ни с сего решил, что научился принимать астротелепатические послания, хотя до этого ни в чем не проявлял псайкерского потенциала. Магнус Рыжий, похоже, был единственным из братьев, унаследовавшим от Императора дар ясновидения и психосилу, но это серьезно отдалило Циклопа с Просперо от других Примархов. Все молча сходились на том, что подобные способности рано или поздно сыграют с Магнусом дурную шутку.

Наконец, после долгих размышлений, Финикиец успокоил себя, решив, что ночной шепот — голос его собственного подсознания, смело говорящий обо всех вещах, занимавших Примарха днем. Возможно, Фулгрим слышал его и раньше — просто барьеры и рамки, поставленные воспитанием в строгом обществе Хемоса, не давали голосу зазвучать в полную силу — до сей поры.

И вообще, где отыскать советника более честного, чем собственный разум?

Фулгрим вспомнил, что должен идти на мостик «Гордости Императора». Капитаны 28-ой Экспедиции ждут его мудрых указаний, они во всем полагаются на своего Примарха, как и все Дети Императора, созданные и живущие по образу и подобию Фулгрима.

Так и должно быть — ведь что есть Легион, если не живое орудие ТВОЕЙ воли?

Феникс улыбнулся своим мыслям, подкрутив регулятор одного из фонокастеров, игравшего музыку, записанную в Храме. Она бесцеремонно вторгалась в тело Примарха, беря не мелодичностью или напевностью — их и в помине не было — но первобытной мощью. Она пробуждала ненасытную жажду к чему-то новому, лучшему, чему-то неназываемому.

Фулгрим припомнил, как, вернувшись по какому-то внутреннему зову в Храм, он натолкнулся во внутренней пещере на Бекву Кинску. Певица стояла посреди огромной площадки, с лицом, залитым слезами и руками, поднятыми к своду. Она записывала музыку Храмовых стен. Когда Беква заметила Финикийца, то немедля пала на колени, перевозбужденная струившимися вокруг неё чуждыми напевами.

— Я напишу для Вас такую же музыку! — исступленно крикнула певица. — Я должна создать нечто поистине волшебное! Я сотворю Маравилью в Вашу честь!

Конечно, это был приятный момент. Получить от величайшего композитора эпохи клятву написать посвященную ему симфонию, лучшую из когда-либо созданных… Вообще, посещение Лаэра неплохо подстегнуло талант и фантазию Летописцев, и Ла Венице украсилась множеством чудесных картин и эпичных скульптур, правда, немного необычных.

Как-то раз Фулгрим вдруг задумался о том, почему такой творческий прилив испытали только те, кто побывал в Храме Лаэр и провел там несколько часов, но потом эта мысль сама собой забылась.

Грандиознейшим из этих произведений, безусловно, должен был стать его собственный ростовой портрет, который Примарх заказал Серене д’Ангелус, увидев начатки её новой работы. Та картина была навеяна победой над Лаэром, и Фулгрима поразило в самое сердце то, насколько живыми, чувственными и нервными были тона красок на полотне.

Он не раз позировал для девушки ещё до начала Кампании 28-3, для обычного портрета, но сейчас твердо пообещал себе, что после уничтожения Диаспорекса посвятит Серене все свободное время.

Фулгрим широко улыбнулся. Скоро, очень скоро «Гордость Императора» превратится в источник несравненного великолепия, и Дети Императора понесут красоту и совершенство в самые дальние и темные уголки Галактики.

Впрочем, улыбка на лице Примарха сменилась кислой миной, когда он случайно взглянул в дальний угол уже не Галактики, а собственных покоев. Там он увидел привычную уже картину — груды разбитого мрамора, немое свидетельство попыток изваять по-настоящему прекрасную скульптуру. Странное дело — каждый удар его долота был идеален. Линии скола на голубоватой поверхности мрамора образовывали точные подобия изгибов человеческого тела. И, несмотря на все это… в изваяниях было что-то неуловимо неправильное. Эта «неуловимость» довела Фулгрима до того, что он в припадке гнева изрубил скульптуры на куски всего лишь тремя ударами серебряного клинка.

Быть может, стоит обратится за советом к этому Делафуру? Наверное, тот сумеет объяснить, в чем скрывается корень неудач. Хотя, чтобы он, Примарх, обращался за помощью к смертному? Просто смешно. Он справится сам. Или отец не создал его идеальным во всем?

Все братья-примархи в равной мере унаследовали величие Императора, но что, если… тот несчастный случай, едва не уничтоживший Детей Императора, до сих пор гнездится в его теле, в геносемени, в разуме? Фулгрим вспомнил, что не раз и не два видел в своих кошмарах, как вымирает весь Легион.

Неужели его внешняя красота и мощь обманчивы, неужели они всего лишь тонкая позолота на гниющей сути Примарха, скрывающая до поры до времени ужасное несовершенство? Никогда прежде Фулгриму ничего подобного не приходило в голову, но сейчас червячок липкого страха зашевелился в его груди. Феникс пролистал в памяти события последних месяцев и с недовольством подумал, что не всегда контролировал их. Только теперь он понял, что безумная Кампания против Лаэра пошла на пользу лишь собственному тщеславию… ну что за чушь, он победил, и Летописцы воспоют его триумф!

Никто не вспомнит, даже не узнает о тяжких жертвах Легиона. Кроме него. Каждую ночь перед его спящим взором проходят павшие воины, чьи имена он помнит наизусть и память о которых он хранит в сердце.

Мысли Финикийца вновь обратились к Феррусу, бездумно рванувшемуся в бой с Диаспорексом, обнаруженном разведкораблями у солярных батарей.

Гнев на Мануса вновь разгорелся в душе Фулгрима, и он забыл о вековой дружбе и братской любви, оскорбленной этим предательством.

Он оскорбил тебя и должен быть наказан…

ВОКС ЮЛИЯ ПРОДОЛЖАЛ ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ ПОЩЕЛКИВАТЬ, сигнализируя об очередном докладе. Первый Капитан выслушвал их, стоя на мостике флагмана и наблюдая за палубными офицерами, которые заученными движениями наносили схему боя на исчерченные зелеными световыми линиями тактические панели.

Не утруждаясь советом с Примархом Детей Императора, Феррус Манус приказал кораблям 52-ой Экспедиции на полном ходу устремиться к Кароллису сразу же после того, как от «Феррума» пришло сообщение о найденных солярных батареях.

Флотоводцы Диаспорекса немедленно поняли, в чем причина этого рывка, и безоглядно бросились на защиту своей единственной надежды на спасение. В отличие от предыдущих стычек, они уже не могли сражаться по принципу «бей-беги», но Каэсорон чувствовал, что без помощи 28-ой Экспедиции Железные Руки рискуют вновь упустить предателей.