Читать книгу - "Полюс Доброты - Мила Бачурова"

изобретения вакцины, то не сильно. На этом разумное изложение закончилось, и дальше, по выражению Джека, «поперли глюки».

Из четверых, проживающих на сегодняшний день в поселке аборигена детей, ни один не был рожден местной женщиной. Младенцев, согласно рассказчику, в поселок каким-то образом поставляла Мать Доброты — чей портрет, согласно сбивчивому описанию, представлял собой точную копию уже виденного в Павловске. Присутствовал в поселке и «Лунный Круг» — тоже подобие виденного двести километров назад, и люлька в центре круга. Дети появлялись в люльке только летом, и только в июле. Если наступал август, а люлька оставалось пустой, значит, в этот раз Мать Доброты одарила своей щедростью другой поселок, более достойный. Механизм передачи детей аборигену был неизвестен. По его словам, просто одним прекрасным вечером, когда жители поселка выходили из домов, находили в Лунном Кругу сладко спящего младенца. Мужик искренне верил в то, что ребенка принесла Мать Доброты — то есть некое божественное воплощение женщины с портрета. Заслужить появление младенца было не так-то просто, Мать Доброты одаривала паству далеко не каждый год. Появления детей трепетно ждали, Матери Доброты еженощно молились и дважды в сутки, перед завтраком и после ужина, распевали псалмы. Старались соблюдать установленные заповеди: не употреблять алкоголь, не сквернословить, прелюбодействовать только в определенный период и только находясь в браке, заключенном перед алтарем Матери все в том же Лунном Кругу — в этом месте рассказа Джек схватился за голову. Сексуальные отношения между людьми, не состоящими в браке, Матерью категорически не одобрялись. Кроме того, южанам предписывалось помогать больным и старикам, не перечить главе поселка и не выходить из домов, пока не «перевернется девятка», то есть с девяти часов утра до шести вечера.

— Охренеть, — ошалело выдавил Кирилл, — еще и комендантский час!

— А что будет, если выйти? — вмешался Джек. — Мать добротой порвет, как медведь хомячка?

Абориген от такого святотатства шарахнулся, будто перед ним ударила молния. Задергал связанными руками и, если бы мог, убежал хоть в болото, на краю которого проводился допрос, хоть к черту на рога — в этом Кирилл, заглянув в выпученные от суеверного страха глаза, не сомневался. Но Джек держал мужика крепко.

— Если выйти, Мать Доброты накажет, — прыгающими губами, после ободряющей оплеухи проговорил абориген. — В одном поселке ослушались, с сенокосом не успевали. Мать наказала их страшной болезнью. Люди умирали в муках. Те, что спаслись, навсегда запомнили ее гнев.

Кирилл нахмурился:

— Так. В муках, говоришь? Боли, безостановочная рвота, а как итог — смерть от обезвоживания. Верно?

Абориген затрясся.

— Не пугай больше, — глянув на него, попросил Джек, — того гляди обгадится. Ну, или пугай, но тогда сам держи. Это ведь он про поселок с крематорием?

Кирилл кивнул:

— Симптоматика отравления мышьяком — в чистом виде.

— Серьезная у них мамка, — одобрил Джек. — Кто слушается — тому, значит, младенцев. А кто поперек вякнет, тому яду в колодец.

— За что с ними так обошлись? — подала голос Олеся. — Ведь то, о чем он говорил... Ну, там, не бухать, не ругаться, больным и старикам помогать — это ведь хорошо? Их ведь, получается, правильным вещам учат? — она посмотрела на Кирилла.

— Благими намерениями, — вздохнул тот. В ответ на непонимающие взгляды пояснил: — Это цитата. Полностью звучит так: «Благими намерениями вымощена дорога в ад». То есть, задумывал-то человек хорошее, а получилось хрен знает что... Послушай. — Кирилл тронул связанного аборигена за плечо. — Ты говорил что-то о псалмах. Можешь спеть?

— Может, — пообещал Джек. И широко улыбнулся аборигену.

Тот побледнел и торопливо начал:

— Ра... — засипел. Откашлялся. И на редкость противным голосом затянул: — Радость, радость, беспрестанно, будем радостны всегда...

Кирилл задумчиво кивал. На фоне общего идиотизма происходящего, пожалуй, и «Калинке-малинке» не удивился бы. Если бы знал тогда, что через три месяца каждый новый вечер будет начинаться с «псалмов» и ими же заканчиваться, задал бы аборигену еще много вопросов.

***

— Люди, — сказала Олеся.

Отряд привычно остановился. Движение на местной дороге было куда менее насыщенным, чем в Цепи, но товарообмен был в ходу и здесь: время от времени обозы с товаром между поселками перемещались. Сопровождали обозы компании из двух-трех мужчин.

Джек, понаблюдав за сопровождающими, вынес вердикт: «Давно не бойцы». Впрочем, судя по всему, боевых навыков южанам для сопровождения обозов и не требовалось. Ни намека на присутствие тех, кого в Цепи называли Дикими, за полтора месяца пути отряд не встретил — их здесь то ли перебили, то ли со временем, из-за голода и отсутствия медикаментов, вымерли сами. Хотя какая-то опасность, несомненно, существовала — без серьезных на то причин люди не обзаводятся оружием, а у сопровождающих обоз мужчин оно имелось. И вели они себя, несмотря на видимое отсутствие угрозы, настороженно. Странно, — думал Кирилл. Джек ничего не чувствует, Олеська тоже — а эти вон как озираются. Знают о чем-то, чего не замечаем мы?

— Уходим в лес, — привычно скомандовал он, — пропустим.

Так отряд поступал уже не в первый раз, после гибели Лехи старались не нарываться. Едва почуяв вдали посторонних, прятались в лесу и возвращались на дорогу лишь после того, как путники проходили или проезжали мимо.

Очередное появление местных не предвещало ничего нового. Отряд затаился в густом подлеске, лошадей заставили лечь, обмотали морды мешками и приготовились к ожиданию. Обычно на всё про всё уходило с полчаса, после чего Олеся объявляла: «ушли», и отряд возвращался на дорогу.

Джек, усевшись на землю и прислонившись спиной к дереву, ворчал, что нельзя закурить, остальные помалкивали — пользовались возможностью отдохнуть. Олеся, казалось, задремала, сев рядом с Джеком, привалившись к его плечу и закрыв глаза. Дома Кирилл такой тесной дружбы между Олесей и Джеком не замечал — возможно, потому, что редко видел их вместе. А в походе, понаблюдав, подумал, что во многих семьях супруги, и то не так дружно живут. Джек всегда садился или ложился так, чтобы Олесе удобно было прислониться. А она, не спрашивая, утаскивала в починку его одежду, молча подбирала с земли и прятала под полог палатки разбросанные вещи.

В этот раз отдыха не получилось — скоро Олеся вдруг открыла глаза. Недоуменно проговорила:

— Да что за хрень, — и встала на ноги. Замерла — непосвященному показалось бы, что