Читать книгу - "Экстр - Дэвид Зинделл"

– Ты часто говорила, что не чувствуешь себя цельной, что тебе кажется, будто ты вот-вот откроешь нечто очень важное о самой себе.

– Эта тема проходит через все мои сны. Я постоянно испытываю это чувство.

– Я думаю, тебе полезно будет пережить заново момент своего рождения.

– Момент рождения? Но почему?

– Потому что все начинается оттуда. Тайна твоей жизни заложена там.

– Ты так уверенно говоришь об этом.

– Я ни в чем не уверен. Мнемоника не дает никаких гарантий.

Она схватила его за руку, вонзив ногти в его мозолистую ладонь.

– Я родилась в доме моей матери – не помнишь разве? Ты хочешь вернуть меня туда? Не знаю, выдержу ли я, если увижу этот дом снова, а если увижу мать, меня это просто убьет.

– И все-таки я хочу вернуть тебя в момент твоего рождения, – уклончиво ответил Данло. Глядя на нее, дрожащую в холодном тумане, он понимал, что осуществление этого плана уничтожит Тамару, которую он любил, и все же не колебался, предлагая ей новый мнемонический сеанс. – Я помогу тебе найти путь.

– Мне страшно.

– Я не дам тебе умереть.

Она посмотрела в его полные решимости глаза и сказала: – О, Данло, мне страшно и за тебя.

Данло улыбнулся и промолчал. Далеко в море жалобно стонали киты, и он не стал говорить ей, что сам боится и за них обоих, и за всех, когда-либо претерпевших муки рождения.

Глава 7

ОНА

Если выскажете то, что внутри вас, высказанное спасет вас. Если не выскажете то, что внутри вас, невысказанное вас погубит.

Иисус Кристо, Евангелие от Фомы

Они, как и в прошлый раз, долго готовились к сеансу – поставили в доме свежие цветы и несколько дней проделывали назначенные Данло упражнения. Теперь пережить заново свое прошлое предстояло только Тамаре, а Данло должен был провести ее через все стадии ее онтогенеза от оплодотворения яйцеклетки до взрослой человеческой личности. Поэтому и упражнения, выбранные им, отличались от прежних. Он следил за тем, чтобы Тамара выполняла их неукоснительно. Вечером, перед началом сеанса, он снова зажег тридцать три свечи и сел вместе с Тамарой на полу в каминной. Проверяя, не упустили ли они чего-нибудь, он обвел взглядом комнату. Перед ним в голубой вазе стояли красиво расположенные рододендроны, на стропилах играли золотые блики, и в доме хорошо пахло апельсинами, углем, теплой кожей и шелком. Именно запахи, а позднее и вкус, должны были помочь Данло ввести Тамару в шестьдесят первое состояние мнемоники – возвращение. Проделав с ней ряд сложных дыхательных упражнений, Данло достал из кармана камелайки синий флакон с обыкновенной морской водой. Он откупорил его, поднес к губам Тамары и сказал:

– Выпей это. Ощути океан внутри себя, как перед своим рождением.

Тамара выпила несколько унций воды, зачерпнутой Данло из океана, и Данло сказал ей, что теперь пора вернуться к ее первому сознательному воспоминанию, которое они предварительно обсудили до мельчайших подробностей. Воспоминание это, как ни странно, тоже имело отношение к морской воде. В своем раннем воспоминании – Тамаре тогда было года четыре – она сидела одна в кухне материнского дома. Огромная кухня состояла из камня, стали и других твердых предметов, но в ней всегда было тепло и всегда пахло мятным чаем, медом, пряностями, курмашем и поджаренным хлебом.

В тот снежный зимний день, ближе к вечеру, Тамара сидела на мраморном полу и играла с водой. Справа от нее помещалась склянка с водой дистиллированной, которую мать использовала для не совсем легальных церемоний очищения, производимых в контактной комнате. Слева был голубой сосуд с морской водой, которую доставляли с Сагасрары. Тамарина мать, готовя по праздникам огромные кастрюли курмаша, всегда добавляла туда немножко этой привозной воды, чтобы придать блюду вкус родного мира. Но Тамара в тот памятный для себя день использовала воду для другой цели. В тот день она впервые поняла, что такое смерть. Будучи ребенком с живым воображением, она всегда боялась засыпать ночью и очень интересовалась тем, что с ней будет, когда свет в ее глазах угаснет и чтецы ее церкви, произведя над ней непонятную церемонию преображения, сожгут ее тело. То, что она просто исчезнет, как свет погашенной свечи, и ее никогда больше не будет, – это полное уничтожение ее жизни было для нее столь же непостижимо, сколь и ужасно. Невыносимее всего для нее было исчезновение ее любви к матери, ибо эта любовь была ее жизнью, а о вечной разлуке с матерью Тамара даже подумать не могла без ужаса.

Эта великая любовь заслоняла от нее столь же великую ненависть к матери – Тамара не осознала этой ненависти, даже когда Виктория Первая Ашторет ворвалась в кухню и увидела, чем занимается ее дочь. Тамара в это время своими маленькими, но ловкими ручонками как раз налила немного соленой воды в дистиллированную и дегустировала эту восхитительную смесь. Мать ахнула, точно ее поразили в самое сердце. Она не стала ругать Тамару и не ударила ее, как поступила бы на ее месте другая мать-астриерка. Она только смотрела на дочь полными презрения глазами, и этот взгляд ранил Тамару до глубины души.

Поэтому она так никогда и не рассказала матери о своем великом открытии. Не объяснила, зачем налила морскую воду в чистую. Соленая вода, попав в другой сосуд, исчезла, но ее вкус насытил дистиллированную воду и остался в ней. С жизнью все обстояло так же, как с водой и солью, и Тамаре отчаянно хотелось сказать матери, что если их жизнь и выльется когда-нибудь обратно в мир, то не погибнет. Но практичную Викторию Ашторет не интересовали метафорические и метафизические изыскания четырехлетнего ребенка. Четким и холодным тоном она велела Тамаре прибрать за собой. Пора тебе учиться готовить, сказала она, – тогда ты поймешь, что с ценными продуктами надо обращаться бережно.

С тех пор в каждый праздник, когда Тамара садилась за стол с отцом и дюжиной братьев и сестер, мать, в наказание за тот ее проступок, никогда не забывала поблагодарить ее за помощь в приготовлении праздничного курмаша. И с каждой ложкой чуть присоленного курмаша, которую мать отправляла в свой большой красивый рот, Тамара вспоминала, как тщательно отмеривала соленую воду в их огромную стальную кастрюлю. С каждым глотком, который съедала Виктория, Тамаре казалось, что мать пожирает ее любовь к ней – ведь она, несмотря на их размолвку, никогда не переставала любить мать и готовила курмаш с большим старанием. Она втайне надеялась, что ее тайная любовь когда-нибудь напитает мать и превратит в более добрую и мудрую женщину. Но этого так и не случилось. Мать оставалась все той же экономной хозяйкой, требующей строгого соблюдения рецептуры, и Тамаре ни разу не удалось добавить в курмаш столько морской воды, чтобы распробовать ее как следует.

Точно так же ей ни разу не удалось поговорить с матерью о любви, о смерти и о прочих жизненных тайнах. Мать далеко не сразу объяснила ей, что, когда достойная астриерка находится при смерти, ее сознание кодируется и помещается в преображающий церковный компьютер. Человеческий разум, сказала мать, представляет собой своего рода программу, которую таким образом можно хранить почти вечно. Поэтому Тамара должна постоянно очищаться от дурных мыслей и негативных программ, иначе старейшины сочтут ее недостойной этого кибернетического рая и откажут ей в таинстве преображения.