Читать книгу - "Тайный сыск царя Гороха - Андрей Олегович Белянин"

одну столько мужиков в форме охраняют, да и рожи у наших слишком уж счастливые. Пущай уж лучше в отделении друг на дружку лыбятся, а ей надобно вплоть до Гороховых палат скорбное выражение лица пронести, как траурный платочек, и не забывать слезу горючую на дорогу пыльную смахивать…

– Выйду я на улицу, гляну на село, девки гуляют, и мне… развлечение, – со всей дури, во всю глотку завёл было Митя, но, получив от Яги клюкой по затылку, опомнился: – Извела-а меня-а кручина, подколодная-а змея-а…

На последних двух словах он сделал заметный акцент, за что словил и во второй раз.

Телега свернула к базару, и я, лёжа в духмяном сене, с тихим удовольствием прислушивался к громким стонам общенародной скорби.

– Какого человека не уберегли, а? Не защитили, не спасли от беды неминучей… Эх, да что мы за люди после этого?! Пошли, что ль, выпьем?! А то уж и поджечь хоть что-нибудь хочется или поломать, от широты души…

– А я ить говорил, что милиция энта не от Бога! Когда, значится, полотенцем жена меня била, так ей ништо, а как я её оглоблей, так мне, значится, пятнадцать суток, да?

Далее последовал звук глухого удара, вроде как если на чью-то пустую голову опустили мешок с песком. Критика в адрес милиции прекратилась одномоментно.

– Ой, и прости ж ты нас грешны-ых! Ой, и не слушай мужика моего-о! Ой, он как выпьет, так дурной, чего только про родную жену не навыдумывае-эт! Ой, и не била ж я его, чё ж у меня, совести нет? Так, придушила слегка полотенчиком…

– Охолонись, бабы неразумные! Ишь развылись, как на похоронах, а ить ещё и не вынос. Успеете потом наголоситься, дуры мокрохвостые! Дайте и мужику грубую слезу пустить. Ой-й, и на кого ж ты нас покинул, Ива-а-ны-ы-ыч…

Наш народ, российский. Ничего за века не меняется. Я почувствовал, что краснею даже под слоем сена. Что тут будет, когда из отделения появится официальная информация о том, что я жив-здоров, даже подумать страшно. Лукошкинцы либо весь город разнесут от радости, либо меня раздавят от избытка чувств. Обе перспективы выглядели вполне логичными, а потому не радовали. Но хуже всего оказалось другое…

– Бабуленька экспертизная, не откажись принять окорочок копчёный за упокой души раба божьего участкового!

Мне в ноги рухнуло что-то тяжёлое. То есть окорочок отнюдь не куриный. Скорее какой-то свинье крупно не поздоровилось.

– Спасибо на добром слове, – со слезой в голосе отозвалась Яга. – Ужо я-то небось той доброты вовек не забуду. Бог даст, сочтёмся…

После этой многозначительной фразы повисло кратковременное молчание. Минуты на полторы, не больше. Как раз чтобы все значимо осознали, кто заменит меня, «усопшего», на посту сыскного воеводы. Ну не Митька же?!

И вот тогда началось…

– А вот от нас прими ситцу василькового, весёленького, за упокой!

– И от нашей лавки гвоздей полпуда малых да подкову чугунную, подарочную, на стену! Тащи подкову, парни, мне одному не поднять…

– Требуха, требуха свежая, возьми, бабушка, не прогневайся! Небось уважал покойный требуху-то… А нет, так собакам скормите!

– Медку царского, хоть напёрсточек отведайте! Чтоб и участковому за гробовой доской жизня такой же сладкой показалася, на все сорок два градуса-а!

В общем, не буду никого утомлять, но, когда перегруженная телега кое-как доволочилась до царского двора, лично я уже едва дышал под подарками. Митя ещё с полпути слез, передал поводья бабке и помогал нашей кобыле, толкая телегу сзади. Сама лошадь уже не справлялась…

Бабка, «пригубившая» по пути хмельной мёд, пиво, квас, настойку на берёзовых бруньках, самогонку и всего того, что у нас тут наливают под «ну, земля ему пухом!», очень нетвёрдо держалась на ногах. Тем более что левая, «костяная», у неё вечно ныла к непогоде. Я высвободил себе дырку в соломе, свистом подзывая нашу бессменную главу экспертного отдела, но Яга даже не подошла.

– Погоди, Никитушк…ка, не до тебя щас, сокол яс…ный. Ох и мутит же меня, грешн…ную…

– Митька-а! Вытащи меня, – переключился я, но и тут облом.

– Ни-ки-та… Ива-но-вич… Уф! Дайте ж хоть дух… перевести… Я, ка-жи-сь… спину потянул… мама-а… – Мой младший сотрудник рухнул мачтовой сосной у переднего колеса телеги. К рыжей кобыле обращаться тоже смысла не имело, бедняжка и так едва держалась на ногах.

А тут ещё чёрт принёс дьяка. Поверьте, его всегда черти носят, а не кто другой. Груздев Филимон Митрофанович – тощий, скандальный думский подпевала, вернейший и преданнейший враг всего нашего отделения.

– Это чёй-то, а? Это ктой-то тута на ногах не стоит, лыка не вяжет? А-а, да ить энто опергруппа безбожная зенки бесстыжие залила да и на царский двор за опохмелкой сунулась…

Ответом послужил хоровой стон Митьки, Яги, кобылы и меня, которому проклятая чугунная подкова окончательно отдавила ногу. По счастью, на мой голос дьяк внимания не обратил, ибо резко опомнился.

– А вот энто что, во телеге? Нешто совесть у милиции проснулась и вы в первый раз к царю-батюшке с подарками заявились? Вот за то хвалю, вот энто правильно! Однако же тут каждый подарок описи требует, взвешивания и оценки. Подайте тележеньку вон туда, за забор, от стрелецких глаз подальше, там и поделимся… тьфу ты, дела наши грешные, то исть взвесимся!

– Митя, – тихо попросила Яга, – ты вон ту подковку передай Филимону Митрофановичу, пущай взвесит…

Шум, богатырский взмах, хруст костей, падение тела – и, как я понимаю, хитрозадый дьяк лежит в пыли, с двухпудовым чугунным изделием на воробьиной груди, смешно дёргая лапками.

– Пропустить ко мне родную опергруппу! – громогласно приказал Горох откуда-то сверху. – А ты, добрый молодец милицейский, сенца с собой захвати. Да поболее!

Столь странному приказу Гороха никто особенно не удивился, государь у нас известен своими закидонами. Все привыкли, никто не дёргается, да и смысл? Ну, бывает, на каторгу пошлёт, – конечно, как без этого? Однако голов по праздникам не рубят, и ни одной виселицы я за всю свою службу не видел. Да и не то чтоб царь у нас слишком добренький был, а просто после того, как он догадался ввести милицейскую службу по охране закона и правопорядка, многое изменилось в положительную сторону. Не идеал, идеальных государственных систем вообще в природе не бывает, но власть хотя бы стала с нами советоваться и прислушиваться.

«Не сразу, не всё, не всегда, но в целом прогресс есть – теперь без милиции в Лукошкине ничего не решается. Ни суда, ни делопроизводства, ни казней! Это, несомненно, плюс», – думал я, пока Митя на руках нёс копну сена с моей