Читать книгу - "Джампер. История Гриффина - Стивен Гулд"

Когда все вошли в парк, большая часть группы отправилась к зоопарку. Мы же прошли насквозь и остановились на берегу пруда с ранними гребцами и утками, мадам Брескин расположилась на скамье, а мы — на газоне, ближе к воде.

Критику Эвэ предъявила обоснованную, но не резкую, причем тут же приводила примеры с карандашом в руках, беря за образец озеро с лодками и отражения деревьев.

И все же ей понравились мои работы.

— Не ожидала, что ты будешь работать по памяти. Потрясающе, что ты был во всех этих местах и так здорово их помнишь.

Ну что я мог сказать? После неловкой паузы я постучал пальцем по рисункам из Оксфорда.

— Это я рисовал с натуры. Память тут ни при чем.

— И вот эти карандашные рисунки с Багамами мне очень нравятся.

— Э-э… Это Таиланд, рядом с Пхукетом. Может быть, сходство и есть, но я-то никогда не был на Багамах. Думаю, в тех местах снимали «Доктора Ноу» и «Шаровую молнию».

— Ну а меня ты рисовать собираешься?

— Да. — Я немного подвинулся, примериваясь к фону за ней. — Вот. — Расположившись поудобнее, я взялся за альбом. — А там, в отдалении, золотой купол мечети. Может, ты сядешь на свое пальто?

День начинался пасмурно, тротуары были мокрые, и я все боялся, что пойдет дождь, но из-за туч вышло солнце, и откуда ни возьмись появились толпы лондонцев, моментально заполнивших парк. Она сбросила пальто с плеч, открыв моему взору зеленый свитер в обтяжку с рукавами три четверти и декольте. Я почувствовал, как что-то обожгло мои щеки.

Я приказал себе не пялиться. Ну, не пялиться напрямую.

— Тебе так удобно?

Она скрестила ноги и легла на бок, опираясь на локоть.

— Я готова.

Мадам Бескин проведала нас лишь один раз, увидела, что работа кипит, и отправилась за горячим шоколадом в буфет неподалеку. Небо снова стало затягивать тучами, и Эвэ сказала:

— Я начинаю замерзать. Раз ты сам не пьешь, можно, я попью твоего шоколада?

Я с удивлением посмотрел вниз. Я о шоколаде просто забыл. Передав стакан, я сказал:

— Прости, он уже остыл.

Я закрыл альбом и попробовал встать, чтобы помочь ей подняться, но нога так сильно затекла, что я не смог на нее упереться и упал. Ногу кололо иголками, и это было мучительно неприятно.

Встревоженная, она тут же очутилась рядом со мной:

— С тобой все нормально?

— Нога затекла, — процедил я.

Мы втроем отправились в небольшое индийское заведение в Мэрилбоун, и мне пришлось пообещать мадам Брескин, что вернемся мы в отель на такси. Сидя в ресторанчике, они с Эвэ заставили меня показать им рисунок. Я скривился и неохотно передал им листок, а сам очень внимательно наблюдал за их реакцией.

— О, — пробормотала Эвэ. Ее рука поднялась вверх и поддернула декольте. — Ты… льстец.

— Батюшки! — воскликнула мадам Брескин. — Я видела, что ты стараешься, но ты умудрился сделать гораздо больше, нежели я ожидала!

Эвэ проговорила сдавленным голосом:

— Посмотрите же, что он сделал! Никогда я так не выглядела. Эта девочка… чувственная. — Она прикрыла рот рукой и стрельнула глазами на учительницу.

Мадам Брескин наклонила голову.

— Да, согласна. Все мы такими бываем, иногда. Что и говорить, он был более объективен, нежели поэтичен. Мы не всегда видим то, что совершенно очевидно для других…

Эвэ выглядела смущенной, но тут подошел официант, и мы оба вздохнули с облегчением, а мадам Брескин отчего-то развеселилась.

Позже, в фойе отеля Эвэ тихо сказала:

— Мне бы хотелось иметь копию, если ты согласишься отксерить рисунок.

— Можешь забрать себе, когда я закончу. Мне только с фоном разобраться. Не нравится свет на мечети и утки, а уж вода — это вообще не обсуждается.

Она запаниковала:

— Но мы утром уезжаем! Ты не успеешь.

— Я имел в виду, когда ты вернешься. В Трентон. Дай адрес и телефон. — Я вложил ей в руку карандаш. — Пожалуйста.

— А. Почтой. — Она написала несколько строчек аккуратно и элегантно. — Ну конечно.

Я пожал плечами.

Она спросила:

— А твой адрес?

— С почтой… напряг. Там, где я живу, и телефона пока нет. Но я не потеряюсь.

Мадам Брескин дала нам побыть наедине. Она уселась возле лифтов в кресло с ножками в виде львиных лап и делала вид, что смотрит в книгу.

Я зажал альбом под мышкой и протянул руку.

— Счастливого пути, мадемуазель Кельсон.

Она взяла мою руку и возмутилась:

— Рукопожатие?! Еще чего!

И дернула меня за руку так, что я оказался очень близко. Ее свитер был таким же мягким, как я изобразил, а губы, если уж на то пошло, — еще мягче.

— Вот! — сказала она. — Теперь ты можешь улыбнуться.

Мне пришлось поднять упавший альбом, и швейцар был так любезен, что выпустил меня на мокрый асфальт, распахнув передо мной дверь после того, как я в нее врезался.

Шел дождь, было холодно и гадко, но мне было наплевать.