Читать книгу - "Товарищ "Маузер". Братья по оружию из будущего - Юрий Валин"

– Это Старый Бабай, – прапорщик интеллигентно указал травинкой точку на истрепанном листе карты. – То село, в виду которого мы с бандой столкнулись, – Новый Бабай. Вот нитка железной дороги. Здесь, соответственно, город. Вот к югу – Мерефа.

– Север-то у карты срезан, – глубокомысленно заметил Пашка, склонившийся над измятым листом.

– Москва, Кремль и товарищ Троцкий на месте, не сомневайся, – пробурчала Катя. – Как я понимаю, путь твой, товарищ физкультурник, лежит в Советскую Россию. Валяй, там сейчас как раз Буденный 1-ю конную армию формирует, может, успеешь шашкой помахать, под шрапнель угодить. К конягам у тебя явная склонность. А вы, ваше благородие? В город? Там, пожалуй, нынче лечиться гораздо спокойнее, чем по курортам шастать.

– Я обещал за мальчиком и святыми сестрами присмотреть, – пробормотал Герман. – Плохо у меня получилось. Не знаю, есть ли смысл сейчас мальчика в Лозовую переправлять.

Катя оглянулась на пацана. Прот сидел в бричке, обхватив двумя руками полюбившийся саквояж, жмурился на солнышко. Похоже, мальчику было совершенно безразлично, куда именно направляться.

Катя потянулась было почесать лоб, отдернула руку:

– Предлагаю до темноты передохнуть тут, укрывшись на опушке. Засветло шастать на виду у селян неблагоразумно. Полагаю, наши вольные стрелки были не последними в здешних миролюбивых местах.

Пашка с прапорщиком увели лошадей с дороги. Катя срубленной веткой замела следы колес на съезде с дороги, расправила траву, примятую колесами.

Прот поджидал, сидя под дубом:

– Побеседовать желаете, Екатерина Георгиевна?

– Ты весьма догадливый юноша, – Катя села рядом, кончиками пальцев потрогала лоб.

– Чешется? – спросил Прот. – Надо бы компресс поставить. Дня два еще свербеть будет.

– Я потерплю. Вообще, большое тебе спасибо. Повязку ты наложил просто замечательную. Талант. На доктора тебе нужно выучиться. Ну а пока ты мне о себе расскажи. Краткую биографию, так сказать. Знаешь, что такое биография?

– Знаю. Прот Владимирович Павлович. 1907-го года рождения. Мать из мещан. Отец неизвестен. Сирота. Воспитывался при Свято-Борисо-Глебском монастыре. Грамоте обучен. Немного учился врачеванию. Плотью слаб – левая сторона тела плоха. После разорения обители отправлен в Змиёво-Марьинский женский монастырь. Да не добрался пока дотуда.

Катя кивнула, барабаня пальцами по прикладу карабина. Все вроде верно: слабость здоровья налицо, ехал с монашками, которые, судя по идиотским поступкам, были самими неподдельными святыми сестрами. По малолетству агентом какой-либо службы этот малый Павлович быть никак не может. Хотя, если Павлика Морозова вспомнить, или Леню Голикова… Все равно маловероятно. Серьезный тихий мальчик. Может, из-за болезни пришибленный, может, из-за монастырского воспитания. Умненький… даже слишком. Историю со лбом и странными ощущениями пока отложим в сторону. Возможно, это из-за кровопотери приключилось. Не может же он лечить наложением рук? Или может? Неестественный пацанчик. Да, собака где-то здесь порылась. Он – неестественный. Анкету изложил, будто в сотый раз на собеседование вызвали. Наводящих вопросов ему не нужно, лишнего тоже не сболтнет. Может, в монастырях вообще общепринято резюме составлять?

– А знаете, товарищ Мстиславский, меня терзают смутные сомнения, – пробормотала Катя.

Удивился. Даже левый глаз приоткрылся. Нормальный глаз, смутно-серый, зрячий. И то хорошо. Кате очень везло на кривых знакомых, а этот так, лишь относительно кривой.

Мальчик полез под оборванную рубашку. Катя с опозданием сообразила, что на хуторе забыли пацану нормальную сорочку прихватить. Нехорошо, что ж он такой оборванный будет шляться? Прот отстегнул большую «английскую» булавку, снял матерчатый мешочек. Несколько царских ассигнаций, бережно сложенные бумажки гербового вида. Катя покосилась на впалый и бледный, сроду не видавший солнца живот, взяла протянутую бумагу. Метрическая выписка.

«Свято-Даниловской церкви села Сквородняки Валковского уезда… губернии… 1907-го года января… месяца числа… мать православная, Павлович Матильда Станиславовна… отец неизвестен… печать… верно, священник Б-р».

Катя сложила документ:

– Понятно. А то у тебя что такое? Табель о монастырской успеваемости?

Мальчик без звука протянул вторую бумажку. Катя развернула ветхий лист. Опять метрика. «Свято-Даниловской… Сковородняки… Павлович Матрена Станиславовна… отец неизвестен… печать…» Кому выдана? Опять же – Павлович Прот Владимирович. Забавно. Вся разница: посконное имя родительницы и дата – января 1888 года. Да, в 88-м году в Свято-Даниловской церкви писарчук был получше, – особенно шикарно ему «яти» удавались.

– Это ты что, мухлевать с пенсией вознамерился? Предусмотрительно, – Катя вернула ветхую версию метрики.

Про пенсию Прот не понял, пробормотал:

– Случайно так получилось. Вот, храню, вроде как память.

– Такие бумаги все-таки благоразумнее в разных местах хранить. Время сейчас такое, – народ к документам без всякого юмора относится. За тридцатилетнего тебя, естественно, не примут, но лишних пинков надавать запросто могут.

– Я перепрячу, – покладисто согласился Прот.

– Угу. А теперь скажи, про что именно наврал. Давай-давай, мы здесь наедине. Я никому не скажу. И продавать тебя не буду. Вознаграждение меня не интересует, но разобраться, что к чему, не помешает. Отец у тебя в каком чине?

Прот заморгал:

– Это как? Я же его сроду не видел. Откуда же мне знать-то?

– Хочешь сказать, папаню своего видеть не видел и знать не знаешь? И мама ничего не рассказывала?

– Так она же умерла при родах. Что ж она скажет?

– Пардон. Я недопоняла. Значит, ты про родителей ничего не знаешь?

– Матушка настоятельница, когда крест мамин передавала, обмолвилась, что покойница великой грешницей была, да бог ей все простит. Мол, у господ все иначе обустроено. Может, мама из благородных была. Больше ничего не знаю, истинный крест, – мальчик обстоятельно перекрестился.

– М-да, драматическая история. Сочувствую. На крест-то можно взглянуть?

– Так у меня сейчас монастырский, – Прот выпростал из-под рубашки простенький крестик. – Матушкин отобрали. Он золотой был, и цепочка золотая. Когда в монастырь отряд пришел, сглупил я, на глаза военным попался. Реквизировали крестик заодно с остальными ценностями.

– Это кто ж вас так сурово?

– Красные. Отряд имени Парижской коммуны. В город мой крест повезли, вместе с остальным церковным убранством.

– Прискорбно. Ну ничего, главное, сам уцелел. Скажи мне, пожалуйста, зачем за тобой лихие хлопцы гоняются? Да еще и совместно с гайдамаками, если я правильно поняла. Ты мальчик положительный, вполне приличный, но не настолько, чтобы из-за тебя злодеи поезда останавливали. Давай, шепни. А то я от любопытства помру.